Августовские пушки

Английские войска не представляли, как он утверждал, разбитую армию, неспособную к дальнейшим усилиям. Ее солдаты и офицеры, по их же свидетельствам, сохранили высокий боевой дух. Подполковник Фредерик Морис из штаба 3-й дивизии считал, что крайняя усталость, истертые в кровь ноги и отсутствие горячей пищи — все это «проходит после хорошей еды, крепкого ночного сна и бани, которые едва ли чудеса не творят. Только это и требовалось нашей армии… чтобы она смогла вновь занять боевые позиции». По словам капитана Эрнеста Гамильтона из 11-го гусарского полка, после отдыха 29 августа английский экспедиционный корпус «находился в отличной форме и полной боеготовности». Генерал-адъютант Макрели заявил, что «английским войскам нужны были только отдых и пища для восстановления сил и боевого духа», чтобы проучить немцев.

Тем не менее Джон Френч уведомил на следующий день Жоффра, что английская армия сможет активно участвовать в боях на фронте не «раньше, чем через десять дней». Попроси он десять дней, когда враг подступал к Лондону, то немедленно лишился бы поста главнокомандующего. Однако Джон Френч оставался на этом посту еще полтора года.

В тот день, собираясь отдать приказ об отводе войск и выходе из соприкосновения с противником, Джон Френч делал все от него зависящее, чтобы Ланрезак прекратил сражение и возобновил отступление плечом к плечу с его армией — он не столько хотел прикрыть фланг союзника, сколько защитить собственный. Пытаясь добиться для 5-й армии приказа об отступлении, Генри Уилсон отправился в главный штаб. Жоффр отсутствовал, и Уилсон решил поговорить с генералом Вертело, который наотрез отказался взять на себя такую ответственность, но согласился устроить встречу с Жоффром в Реймсе в отеле «Лион д’Ор» в 7:30 вечера. Местопребывание главнокомандующего в часы трапезы было известно всегда. С Жоффром Уилсон встретился, но переубедить француза ему оказалось не под силу. Жоффр отвечал одно: «Ланрезак должен довести дело до конца», причем не уточнял, до какого именно конца. Когда Уилсон привез эту новость, сэр Джон Френч решил больше не ждать и приказал британскому экспедиционному корпусу начать отступление на следующий день.

Тем временем наступление Ланрезака на Сен-Кантен столкнулось с трудностями. Один из полков XVIII корпуса, получивший приказ взять деревню у дороги, попал под шрапнельный обстрел. Шрапнель «сыпалась на дорогу и срезала густые ветви деревьев», — писал сержант, которому посчастливилось остаться в живых.

«Глупо было лежать, с тем же успехом можно было продолжать идти дальше… Тут и там солдаты лежали ничком или навзничь. Они были мертвы. У одного, под яблоней, не было лица, голова залита кровью. Справа барабаны, следом за трубой, подавали сигнал к штыковой атаке. Наша шеренга наступала, ощетинившись на фоне голубого неба склоненными и сверкавшими на солнце штыками. Ритм барабанов убыстрился. «Вперед!» Все закричали «Вперед!» Это был потрясающий миг. У меня по голове будто электрический ток пробежал, волосы у корней точно зашевелились. Барабаны грохотали все яростней, в горячем воздухе разносилась мелодия трубы, кричали, не помня себя, солдаты… Вдруг мы остановились. Атаковать деревню в 900 ярдах впереди, с укрепленной обороной, было глупо и безрассудно. Пришел приказ: «Залечь и укрыться»».

Немцы отбили атаку на Сен-Кантен, как и предвидел Ланрезак, затем противник начал оказывать сильное давление на правый фланг французов. Бюлов атаковал всеми силами, вместо того чтобы дать французам возможность продвинуться вперед и подставить, таким образом, свой тыл армиям Клука и Хаузена. По мнению Бюлова, атака на Сен-Кантен была ни чем иным, как предсмертной агонией разбитой армии, и он чувствовал «уверенность в победе». На одном из участков французам пришлось отойти за Уазу. На мосту и узких дорогах, ведущих к нему, образовались заторы, началась паника. Проявив «величайшую сообразительность и правильно разобравшись в обстановке», говоря словами наименее симпатизирующего ему наблюдателя, Ланрезак быстро приказал прекратить боевые действия в районе Сен-Кантена и собрать силы для следующей попытки восстановить положение справа от Гюиза.

Франте д’Эспере, командир I корпуса, энергичный, крепкий мужчина небольшого роста, обожженный солнцем Тонкина и Марокко, которого Пуанкаре называл «чуждым унынию», получил указание объединить силы III и X корпусов, находившихся слева и справа от него. С помощью офицеров, разосланных по позициям верхом, и оркестров, непрерывно игравших жизнерадостную «Самбру и Маас», генерал к половине шестого вечера восстановил боевые порядки вдоль линии фронта. После тщательно подготовленной артиллерийской подготовки французы вновь двинулись в атаку. Мост в Гюизе усеяли горы трупов вражеских солдат. На противоположном берегу сопротивление немцев оказалось почти сломленным, французы чувствовали, как враг слабеет. «Немцы бежали», — писал очевидец, и французы, «обезумев от радости, от этого нового и давно желанного чувства, неслись вперед великолепной всепобеждающей волной».