Августовские пушки

Стремительного, порою грубого в отношениях с офицерами и нижними чинами великого князя за пределами двора считали единственным «мужчиной» в царской семье. Солдаты-крестьяне, ни разу не видевшие его, рассказывали о нем истории, в которых он фигурировал как легендарный герой Святой Руси, вступивший в противоборство с «германской кликой» и продажностью двора. Отзвуки этих настроений не способствовали его популярности при дворе, вызывая особую неприязнь у царицы, презиравшей «Николашу», потому что тот ненавидел Распутина. «У меня абсолютно нет веры в Н., — писала она мужу. — Он далеко не так умен, а своим выступлением против божьего человека навлекает на свои труды проклятье, советы его нельзя назвать хорошими». Она постоянно говорила, что великий князь готовит заговор, чтобы заставить царя отречься и самому занять престол, опираясь на популярность в армии.

Подозрения царя послужили причиной того, что великий князь не стал главнокомандующим русской армией во время войны с Японией и впоследствии избежал позора. В любой последующей войне обойтись без него было невозможно, и довоенные планы предусматривали его назначение командующим на германский фронт. Сам же царь, как полагали, будет выступать как верховный главнокомандующий и руководить операциями совместно с начальником генерального штаба. Во Франции, куда великий князь неоднократно ездил на маневры и где попал под влияние Фоша, оптимизм которого разделял, его встречали бурными приветствиями. Это объяснялось восхищением его великолепной внешностью, олицетворявшей, как казалось, русское могущество, а также тем, что он не любил Германию. Французы с восторгом повторяли слова князя, переданные его адъютантом Коцебу, что мир будет жить без войны лишь в том случае, если Германия, поверженная раз и навсегда, будет разделена на маленькие государства, забавляющиеся своими собственными крошечными королевскими дворами. Не менее горячими друзьями Франции были и супруга великого князя Анастасия, и ее сестра Милица, вышедшая замуж за его брата Петра.

Как дочери короля Чернигории Никиты, они любили Францию с такой же силой, с какой ненавидели Австро-Венгрию. Во время царского пикника в конце июля 1914 года, «черногорские соловьи», как называл Палеолог этих двух принцесс, окружили его и стали щебетать о начавшемся кризисе. «Приближается война... от Австрии ничего не останется... вы получите обратно Эльзас-Лотарингию... наши армии встретятся в Берлине». Одна из сестер показала послу украшенную драгоценностями шкатулку, в которой она хранила щепотку земли Лотарингии... а другая рассказала о том, как она посадила в своем саду семена лотарингского чертополоха.

На случай войны русский генеральный штаб разработал два примерных плана кампании, их окончательный выбор зависел от намерений Германии. Если Германия обрушит массу своих войск на Францию, тогда Россия выступит своими основными силами против Австро-Венгрии. В этом случае четыре армии повели бы наступление, против Австрии, а две — против Германии.

План кампании на германском фронте предусматривал захват Восточной Пруссии с помощью 1-й и 2-й русских армий, двигающихся в двух направлениях—1-я севернее, а 2-я южнее барьера, образованного Мазурскими озерами. Поскольку 1-я армия, получившая название «Вильно» по месту своей концентрации, имела в своем распоряжении прямую железнодорожную линию, она могла выступить первой. Начав двумя днями раньше 2-й, или «Варшавской», армии, эта группировка должна была вступить в сражение с немцами и «оттянуть на себя как можно больше вражеских войск». Тем временем 2-я армия должна была обойти водную преграду с юга и, выйдя немцам в тыл, отрезать им отступление к Висле. Успех этих «клещей» зависел от тщательно согласованных действий, с тем чтобы не дать немцам завязать бой с каждым крылом по отдельности. Враг должен «быть атакован энергично и решительно, в любом месте и в любое время». Сразу после окружения и разгрома немецкой армии русские войска должны были начать марш на Берлин, находившийся всего в 240 километрах за Вислой.