Августовский рассвет (сборник)

И только в последующие дни я понял, как сильно изменился мой друг детства. Во-первых, я убедился, что он превосходит меня в военных знаниях, хотя имеет всего лишь звание сержанта. Карту он умел читать так же хорошо, как и я, но кроме того удивительно хорошо чувствовал местность, абсолютно точно определял расстояние и знал, на что способен каждый солдат его взвода. Он удивлял меня замечательной способностью подчинять других своей воле не принуждением и не заискиванием, а просто завоевывая их любовь.

И, признав его превосходство, я перестал бояться, что меня из-за моего неумения постигнет судьба предшественника. Я был уверен, что Буруянэ сумеет вызволить меня из любого переплета. Так и получилось. В дальнейшем Нягу не один раз выручал меня из тяжелых положений. Правда, он тут же впутывал меня в другие, и, если бы мне меньше везло, я наверняка попал бы под суд военно-полевого трибунала.

Но больше всего меня поразила метаморфоза, происшедшая с Нягу с точки зрения интеллектуального развития. Не знаю, можно ли было назвать его самоучкой в полном смысле этого слова, тем более что мне самому не очень ясно, что оно означает.

В оценке политических событий, например, Нягу проявлял удивительную проницательность. И должен признаться, он неоднократно помогал мне разумом осознать то, что я оценивал, если можно так сказать, только чувствами. Удивлял он меня и своими познаниями в военной области. От него я узнал, в чем заключался провал немецкой стратегии в битве под Москвой, как стал возможен разгром гитлеровской армии в излучине Дона, под Орлом и Курском. Прежде чем советские войска развернули наступление в районе Яссы, Кишинев, сержант Нягу Буруянэ предвидел катастрофу армии Гитлера и Антонеску. Если бы он посвятил себя военной карьере, думаю, он стал бы выдающимся полководцем.

На нашем участке, впрочем, как и на всем фронте, было тихо, особенно днем. В траншеях и окопах солдаты страдали от жары, а еще больше — от жажды. Лето выдалось необыкновенно знойным. Когда опускался вечер и над землей начинала стлаться легкая прохлада, линия фронта оживала. Прибывали артельщики с едой и водой, люди могли собраться, чтобы поболтать. На посту оставались только дежурные возле пулеметов. И все же ни одна ночь не проходила без того, чтобы на том или другом участке не вспыхнула перестрелка. Иногда и артиллеристы, будто спросонок, начинали засыпать окопы снарядами. Но огонь длился недолго, всего лишь несколько минут, а потом над всем фронтом снова устанавливалась тишина.

Ночь мы использовали для укрепления позиций, главным образом траншей второй линии обороны. Оборудовали пулеметные гнезда. Позже, когда русские перешли в наступление, эти гнезда и блиндажи рушились, как карточные домики.

В моем укрытии мы много ночей беседовали с Нягу. Снаружи, под высоким звездным небом, было намного прохладнее и приятнее, но я предпочитал оставаться в укрытии: меньше вероятности, что чьи-то уши услышат «поджигательские» мнения, высказываемые Нягу.

До сих пор я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так, как Нягу. Слушая его, я думал, что даже думать так опасно, а тем более высказывать подобные революционные мысли.

Поэтому часто я, хотя и знал, что никто не может нас услышать, предупреждал его:

— Ну потише, придержи язык, Нягу!

— Почему? — упорствовал Нягу. — Разве я не прав?

— Может, и прав! — уклончиво отвечал я, в душе признавая его правоту.

— Ты слушай, что я тебе говорю. Ты учитель, вышел из их среды, живешь с ними, но, несмотря на это, ты совсем, я тебе скажу, не знаешь их. Как ты не можешь понять?! Эти люди, если бы они не боялись, что их поймают, в первую же ночь перешли бы к русским со всем своим оружием!

— Может быть. Откуда мне знать?..

— Что тебе еще нужно знать? Они только из страха не сдаются целыми отделениями, взводами, ротами, хотя многие зашевелились. Те, что наверху, пытаются скрыть это, но они напрасно стараются. Для подобных вестей еще не придуманы преграды. А почему, ты думаешь, дисциплина стала такой свирепой, что и сам не знаешь, за что можешь попасть под пули карательной команды? А знаешь, почему все больше людей переходит к русским? Они понимают, что скоро все развалится. После этого война закончится, и они вернутся домой.

— Я одного не понимаю. Возможность вернуться домой практически означает, что всякое сопротивление нашей армии прекратится. Наша армия будет лишена возможности сражаться, другими словами, это означает ее разгром. Следовательно, увеличится число раненых, убитых. Кто гарантирует, что люди переживут эту схватку?

— Именно этого я и хочу: чтобы ты понял. Подумай сам. Большинство солдат находится на фронте с начала войны. Все сыты войной и чувствуют, что это конец. Поэтому они предпочитают альтернативу: или я погибну и домой не вернусь, или выживу и в этом случае вернусь домой.

— Значит, ты уверен, что русские пройдут…

Нягу посмотрел на меня почти с сочувствием: