«Авиакатастрофы и приключения»

Припечатали мне двадцать пять лет. Как говорится, не думал, не гадал, а приехал в Магадан, где содержались власовцы, полицаи. Но ни на минуту не покидала дерзкая мысль бежать. К побегу готовился два года.

Даже пришлось прикинуться дезертиром, чтобы быть в друзьях у подонков.

В одну из глухих темных ночей под седьмое ноября жизнь в лагере взорвалась. Дрались два отряда: власовцы и полицаи. Вмешалась охрана. Пурга завывала такая, что забора в пяти метрах не видно.

Мы уходили быстро, налегке, след в след, строго по росту. Вел группу богатырского телосложения, весь в шрамах, страшный на вид, прихвостень эсэсовцев Кабан. Мое место было в середине. Замыкающим был Хорь – хитрый, трусливый полицай из Винницы.

Когда мы приблизились к месту, где река Кава крутым поворотом уходила на север, надо было принимать решение: следовать ли на берег Охотского моря или обойти по реке северным путем по распадкам и стойбищам оленеводов. Кабан пер напропалую: только по стойбищам, там тепло, пища и женщины. Мы с Хорьком стояли на другом: идти вдали от людей, голодными, но свободными. И когда дело дошло до потасовки, голову Кабана пришлось разбить о камни.

Тут случилось такое, что бывает раз в тысячу лет. Иду я на возвышение солки и вдруг, чудеса, вижу номерной знак самолета! С огромным интересом ворочаю обломки. Это ТБ-3! Добираюсь до пилотской кабины сквозь разломы, провода, сгнившие тюки. Экипаж на месте. Трогаю командира – недвижим, мерзлый, словно глыба. То же – с остальными. Достаю револьвер из целехонькой кобуры командира, смотрю документы – все цело.

Надо же так сохраниться! Запись у штурмана: «НЗЗОО, Т-8.17 – сильное обледенение». На титульном листе задания – май 1942 года. Почти 10 лет просидели люди в кабине мертвыми. Как же все сохранилось?

Смотрю на вершину сопки и вижу страшный след камнепада почти отвесной скалы до обломков самолета и ниже, по уже пологому склону мыса Лисянского. Вот в чем дело! Долгое время, очевидно, самолет лежал во льду на вершине сопки, а потом вместе с ледником свалился вниз со скалы.

Дня три мы пировали на месте катастрофы. Экипаж отгородили металлом и камнями, сделали все, чтобы зверя не пробрались сюда. Припаслись, чем только смогли: шоколадом, спиртом, спичками, солью, всем необходимым. Да, крупно нам повезло. Помянули экипаж по русскому обычаю и двинулись дальше. В поселке Иня жили все лето. Прохладные туманы и раздолье тихой жизни совсем было убаюкали нас, но участковый в одной из пьянок потребовал наши документы. Тут-то пришлось спохватиться и заняться делом. Подобрав более или менее похожих на себя косарей, узнав их подноготную, напоили их так, что, забрав документы, отправили в Охотское море…

Позже я избавился от Хоря, никто другой не узнает, как все произошло. Я спал спокойно.

В один из ясных морозных вечеров взобрался на очередную высокую сопку, увидел пляшущие огоньки внизу у прибрежного припая. Тихо, с предосторожностью, обошел все домики поодаль, долго колебался и решился, наконец, по обычаю постучать в крайний домик. На стук никто не ответил. Устроившись на топчане, просматриваю газеты месячной давности и напряженно вслушиваюсь в шаги и шорохи за окном. Так и уснул, никого не дождавшись. Утром в клубах пара примчалась оленья упряжка – приехал начальник метеостанции с женой и тремя сыновьями. Что-то знакомое мелькнуло в облике этого человека. Вот он повернул к освещенному окну изъеденное оспой лицо. От неожиданности я покачнулся и чуть было не вскрикнул: «Зоткин!». Он, точно. Но почему фамилия у него другая? Зоткин старше меня лет на шесть. Жили они на отшибе деревни, бандитами были отпетыми. Не один десяток хороших мужиков сгинул от их рук в глиняных ярах. Революция им была ножом в сердце. До самой войны наводили они ужас на все деревни. Стреляли по окнам, жгли амбары, колхозное имущество. Трех братьев Зоткиных вместе с отцом загребли чекисты, а младший с дедом – как в воду канул. Всплыл, оказывается, волчонок аж на краю земли.

Весь день я ходил словно в омут опущенный. Сердцем чувствовал: эта встреча станет роковой для одного из нас. Так и случилось. Только вместе с Зоткиным, который узнал меня, пришлось уложить еще двоих…

Потом была еще одна трагическая встреча – с начальником милиции Аяна Булкиным. Не помню, каким образом грохнул выстрел. Булкин, схватившись руками за голову, не выпуская из рук револьвера, рухнул. «Все, – сказал я себе, – ни одной смерти больше, точка»…

Хабаровский краевой суд приговорил его к высшей мере наказания.

Николай Шуткин

АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Тех. редактор Н. А. Картавцева

Художник Г. М. Ускова

Корректоры: Т. А. Высочина, А. И. Сергиенко

Сдано в набор 27.02.97. Подписано в печать 21.05.97 г. Бумага газетная. Гарнитура обыкновенно-новая. Печать высокая. Усл. печ. л. 11,76. Тираж 1000. Заказ 669. Цена договорная.

Издательско-полиграфический центр «Черноземье» 394071, г. Воронеж, ул. 20 лет Октября, 73а.