Авиамодельный кружок при школе № 6

«Катечка, домик я снял щелястый, зато со знатным видом – вернее, как домик – фактически, комнату, потому что в ней одной еще можно как-то жить, крыльцо, выходящее на улицу, прогнило, а второй выход проходит через комнату, лишенную пола, – держали в ней кур и мелкую скотину. Но у меня есть койка и стол, крашенный коричневым деревянный пол, выбеленные стены – а главное, тишина, Катечка, за ней и ехал. Чувствую уже, что поработаю. Целуй сына».

«Оплаты с меня так и не взяли. Хозяева мои забавная чета – он, Иван, пенсионер рослый, весом под сто килограмм. Лицо копченого цвета, нос – средних размеров кабачок, а глаза хитрые, голубые. В селе пользуется большим уважением, как главный податель света: всю жизнь проработал на электростанции. Электрики бригадой ездят по всему району на вызовы, на аварии, отрезают свет за неуплату, находят, кто подключился в обход счетчиков. Имеют, словом, дело с материей, которой я сам побаиваюсь, силой, сродной с грозами и шаровыми молниями (которых тут множество и даже бродят по комнатам). На подстанцию в село приходит сто тысяч вольт, по селу расходится уже по триста восемьдесят, но от подстанции питаются и соседние деревни, например та, что за рекой через переправу, в долгих полях – Несказань.

А жена его, Галя, женщина добрая, страшноватая: небольшие черные глаза ее смотрят в разные стороны – один видит хуже с тех пор, как корова ткнула в него рогом. Никто в точности не знает, который ее глаз слепой, правый или левый, и, разговаривая с ней, я заглядываю по очереди в каждый, и нахожу, что оба имеют выражение одинаково пустое. Раньше она работала фельдшерицей, до сих пор, бывает, лечит. На пенсии Иван связи с таинственной силой не утратил, изобретает хитроумные сплетения тонкой, с волос, медной проволоки, оплетающей дом, старый сарай, огород, грядки с клубникой – если проволочку задеть, порвать, в доме разражается какофония, и он в широких красных трусах выскакивает на крыльцо с дробовиком. Он вообще любит мастерить, придумывать.

Он, например, давно уже строит лодку, как некий Ной, хотя село стоит на холме настолько высоком, что даже залей землю новый потоп – то едва ли подмочит нижние огороды. И совершенно очевидно, что никогда Иван не будет плавать на ней. Чинит палубу, меняет скамьи, кроет лаком – все это неспешно, с чувством, с толком, основательно, ради процесса, не результата – ведь он ездит на реку только когда купаются женщины и дети, сам спит в теньке и не будет ни рыбачить, ни кататься на лодке, такой он тяжелый. Не знаю, зачем она ему. Эта деревянная, а ведь есть у него целая флотилия – видел я и свернутую надувную, и дюралевую казанку, и легкую «романтику» в дальнем сарае. Лодка стоит посереди двора, по ночам я спотыкаюсь о нее, когда выхожу до ветру. Галя выселила его со всеми инструментами и гвоздями в сарай, пообещав, что все, найденное ею вне стен сарая, будет немедленно выкинуто – будучи в целом женщиной ласковой, порой она делается злющая, она не любит всего старого, лишнего. Если начнет кричать – так порой себя накрутит что даже лицо синеет, неприятное зрелище, но да тут такой патриархат, который на самом деле тайно матриархатом управляется: жен все боятся, только на словах хорохорятся.

Поработать пока толком не удалось, осваиваюсь. Странное тут что-то со временем, то оно стоит, как осенняя вода, то вдруг прыгнет гигантским скачком, как небесная лягушка. Я решил пока навести порядок на вверенной мне территории, разобрать двор, может быть, починить окно».

«Катечка, жить стало можно только по ночам – такой стоит жар, такое колыхание воздуха. Несмотря на это, мы с Иваном работаем – не мог отказать ему в помощи, он увидел, как я столярничаю в попытках подновить комнату до приемлемого состояния, – помогу ему с лодкой. Он говорит, что отдаст ее мне задаром, считай, для тебя, говорит, строил – буду тогда плавать на ней по реке, ловить рыбу, всегда хотел чего-то такого, спокойного. Там и мысли быстрее в голову придут. На реке тишина, только стрекоза неслышно приседает на цветок рогоза, и вода течет так медленно, что словно бы в обратную сторону.

…Линия электропередач тянется по холму вниз и идет мимо нижнего леса – заросших и заброшенных тополиных посадок, начавших уже гнить и становиться непроходимым буреломом, – по просеке между тополями, там, где никто и не ходит в высокой траве – и у переправы перекидывается через реку на другой берег. Этот десятитысячник всегда гудит зловеще, едва слышно, может, из-за толщины проводов, может, певучие сами опоры. А только всегда, проходя под ним, грибники смолкают, а на реке рыбаки глушат мотор и складывают спиннинги, почтительно проплывая внизу.