Авиамодельный кружок при школе № 6

Это был декабрь, когда пришла пора рассказать – настоящую сказку. Подарок на Новый год, страстный поцелуй под омелой. Шварцвальд выхватил Юлию из пьяной темноты, ее дыхание, пахнущее текилой, омрачало хрустальный лес. Она вновь поднимается вверх. Алекто все так же меланхолично лежит на скале и бесстрастно демонстрирует распоротую от локтя до запястья руку. Руку ли? То, что у демонов как бы в пародию над людьми является рукой. И вена ли(?) или какой-то другой неизвестный Юлии символ… может быть, бурление ненависти, и то, что ничего другого и не циркулирует по кровеносной системе. Парцифаль горел рыжими огнями. И внутри поселился кот. Коты ведь как бы защищают человека от мыслей, что однажды все кончится. Ты упадешь с лестницы или северного обрыва. Или что Тисифона разобьет твой череп о подоконник. Юлия услышала звуки любви. То есть – звуки любви, и эхом эти отвратительные звуки, с которыми вспотевшие яйца бьются о ягодицы. Очень хочется вырезать из любви ее физиологию и хотя бы мысленно излечиться от грибка стопы. Пусть все будет иначе. Так, как не бывает в жизни. Юлии нужно было узнать, кто она, кому Парцифаль продал ее потроха. Кто живет внутри ее единственной настоящей любви. Бледные волосы или зеленые глаза? Какой у нее подбородок. Есть ли мимические морщины и, может быть, в губах силикон? Возможно, ей стоило понимать, что фурии наносят самые страшные оскорбления из возможных, в них нет компромиссного массмаркета. Она заходит в комнату. Ту, где камин и где на полке убожество синего цвета. Она видит тела на полу. Вначале ничего не понятно. Женщины к этому не готовы. Две или три проститутки – может быть, но не это. По-крайней мере приличные женщины. Парцифаль хохочет, о, как он хохочет, и эти звуки, с которым одно тело входит в другое, и, конечно, запахи всего этого, о, как он хохочет! Мужчины на полу с какой-то неясной ей нежностью целуют друг друга, у одного борода с сединой, то есть она рыжая, но с яркой благородной сединой. Юлия хочет найти в них изъян, но нет, их тела – с поправкой на возраст – весьма впечатляют. Она знает, что мир античности приносил в жертвы весталок, потерявших девичество; что Геката окружена не только сворой псов, но множеством более страшных существ; что Платон любил мальчиков и называл это настоящей любовью. Возможно, и Парцифаль тяготел к рыцарской любви. Этого Юлия не знает и не хочет знать. Две бороды сливаются в одну, это похоже на какое-то кошмарное животное. Катоблепас, Тиамат, Анфисбена? Мойры плетут нити судьбы двух мужчин и сплетают две в одну так же, как мужчин и женщин. Фурии приходят к тем, кто нарушает движение подлинности, необратимости. В той комнате, где Юлия узнает о том, что отец избивал мать, двое мужчин – один на другом, слитые в одно, но разделяемые оттенком кожи – ебутся в сочельник. Им Парцифаль рассказывает ее тайны, укрепляя сомнения в женщинах, множа их связь друг с другом. Двое мужчин, кот, уродливые львы, Парцифаль – дом-чудовище, дом, в который не входит зло, или дом, который хранит в себе зло. Это просто вопрос восприятия. Инверсия: глаз Алекто преследует Юлию, но игнорирует этих мужчин – им рассказана чудовищная история, случившаяся с маленькой девочкой в четырнадцать лет. Ты сама во всем виновата, ты сама накажешь себя, и они – сами накажут себя разрывами прямой кишки, геморроем, изменами и болью. К счастью для разума, Юлия не только не верит в любовь между мужчинами, она вовсе не верит в любовь.

Это сказание о Мегере. Последней из первобытных дочерей. История, которую стоило бы оставить на месте, но для этого надо было никогда не предавать Парцифаля. Чудовища не прощают измен и никогда не наносят удар милосердия. Юлии слишком хотелось оставить что-то только своим, навсегда-навсегда, она продает Парцифаль ценой проявления этого сказания в публичное пространство. Мегера, самая страшная из фурий. Та, которая изображена со змеями в волосах, и в жилах которой ночной кошмар. И Юлии четырнадцать лет. Пионерский лагерь, красный галстук, тот самый год, когда проститутки берут на клык у ее отца, то самое жаркое лето, которое мать Юлии обрушивает на саму себя каждой тревожной ночью; лето, которое заставило многих женщин стать навеки сухими. Мегера, рожденная из крови оскопленного хаоса. С красным галстуком на перерезанной шее. Великий знак женского отмщения и одновременно беспрепятственного насилия над женщинами.