Авиатор: назад в СССР 4

Когда уже надежда на заваливание меня окончательно угасла, был уже обед.

— Родин, не думал, что скажу, но ты что-то знаешь, — сказал Буянов по прошествии двух с лишним часов. — Первый зачёт ты мне сдал. Готовься завтра к аэродинамике.

— Есть, — радостно сказал я, поспешив покинуть кабинет командира эскадрильи.

С аэродинамикой, конструкцией, инструкцией по производству полётов на аэродроме проблем тоже не возникло. Даже Гнётов не знал до чего докопаться, и просто начинал мне переносить зачёты, отдаляя момент допуска.

Самый вопиющий случай несправедливости пришёлся на проверку лётной книжки, которую я завёл новую, скрепив страницы сургучной печатью на последней странице. Гнётов, проверял правильность её заполнения, играя при этом в «офисный баскетбол».

— Я не пойму, что ты здесь написал. Иди, переписывай, — говорил он, бросая книжку в урну, стоящую в углу кабинета.

Надо отдать должное капитану, он каждый раз попадал. А мне приходилось потом выводить все свои ошибки «Белизной». Мужики ещё советовали раствор уксусной эссенции и перманганат натрия или иначе марганцовка, но мне хватало и простого бритвенного лезвия.

Уже прошла неделя с моего крайнего употребления спиртного, и было это в выходной день. Но на следующее утро, я вместо законного выходного заступил в наряд, хотя ранее не планировался. Естественно, что запах помешал мне это сделать спокойно. А инициатором этого назначения в наряд был сам Гнётов.

Вскоре я успел пройти и теоретическое переучивание на модификацию СМ. Эти занятия проводили специально приехавшие инструктора из дивизии, чтобы не отвлекать нас от постоянной боевой работы. Я, естественно, ещё пока был на земле и в полётах не участвовал. Меня ещё продолжали изводить зачётами Гнётов и Буянов.

И если комэска уже сдавался и готов был выпустить меня в полёт, то вот Гнётов стоял ещё на своём.

— Родин, ну вижу что учил, да только не достаточно. Надо ещё подучить, и тогда сдашь зачёт, а пока нет. Иди, готовься, — в очередной раз не удовлетворил я своими знаниями капитана.

Это уже было похоже на реальное издевательство, поскольку рассказывать про количество заклёпок на корпусе снаряда С-5 из дисциплины «Авиационное вооружение» невозможно. Их никто и не считает там.

Всё это меня уже начинало реально бесить.

— Товарищ капитан, может, вы отстанете от меня и допустите? Вам не надоело самому? — спросил я напрямую.

— Я ещё и не начал к тебе приставать, Родин, — медленно и с неким наслаждением проговорил Гнётов. — Не знаешь материал в должном объёме, так иди и учи.

— Вы сами этого не знали. Может, уже забудем все наши разногласия и начнём работать? — предложил я.

— Конечно. Вот сейчас ты берёшь книгу по авиационным средствам поражения и идёшь с ней работать к начальнику штаба эскадрильи. Помогаешь ему с документами и при этом учишь.

Ну что за кретин! Везде поднасрать хочет. Когда-нибудь мне должно повезти в этой жизни и на моём пути не будет таких вот кренделей!

Я не успел выйти из кабинета, как в него вошёл Буянов.

— Где твоя ведомость? — спросил он, обращая внимание на бланк с зачётами на допуск к полётам.

— Вот, товарищ подполковник, — показал я ему, и Гаврилович резко вырвал её из моих рук.

— Послезавтра у тебя предварительная. И попробуй мне быть с запахом на постановке, — пригрозил мне кулаком комэска.

Глава 22

Первая радостная новость за последнее время для меня. Только с чего бы это комэска сменил гнев на милость?

— Иван Гаврилыч, я бы этого не делал. Он не готов совершенно, — начал отговаривать его Гнётов, поправляя свои растрепавшиеся волосы.

— Максимыч, спокойно. Вот мы и посмотрим, насколько он готов. Меня уже начальство дёргает за одно место. Командир сильно хочет с тобой, Родин, слетать, — сказал Буянов, просматривая ведомость. — У тебя тут одни «хорошо». Настолько всё плохо? — задал он вопрос Гнётову.

Как и ранее в училище, оценок по зачётам на допуск ниже чем «хорошо» быть не должно. По большей части ставились оценки «отлично», если допускающийся лётчик, хоть что-то знает. «Четвёрки», особенно если все, означало, что допускают тебя даже не авансом, а просто лишь бы допустить. Мол, в процессе службы доучишь. В лётном деле, особенно на реактивных самолётах, такой формальный подход не приветствовался. Тем более к молодому лейтенанту.

— Ужасно, я бы сказал. Такого я бы не допускал до полётов, — ответил Григорий Максимович.

Ну, врёшь ведь, Гриша. Нагло! Разгорячённый зверь, который бы прыгнул на этого зализанного маньяка, во мне не проснулся. Я смог сдержаться. Спасли, Григория Максимовича, его погоны и моя устойчивая психика!

— У вас ко мне личная неприязнь, товарищ капитан. Может, расскажете командиру, почему вы так ко мне не ровно дышите? — сказал я.

Нельзя же просто так мне терпеть такое враньё. Зачёты я сдавал образцово, знания показывал нормальные. Да сам Буянов, когда гонял меня по инструкции лётчику смог в этом убедиться. А этот «целый капитан» утверждает, что мои знания «ужасны»!