Авиньонские барышни

— Завтра я пришлю к вам своих секундантов, — сказал немец.

Левый глаз его дергался, то щурился, то удивленно поднимал бровь, словно манипулируя моноклем, который он, должно быть, забыл. Он отдал честь по-военному и удалился.

— Ты будешь стреляться с этим дикарем? — спросила Мария Эухения.

— Я вызвал его на дуэль. И он не дикарь. Он военный.

— Я не могу допустить, чтобы ты рисковал своей жизнью…

— А я не могу допустить, чтобы столетний враг Франции оскорблял тебя в моем присутствии. Ни враг, ни кто другой.

— Но он может тебя убить.

— Я умею стрелять.

— Не делай этого, любимый.

— Я спасу твою честь и заодно избавлюсь от шпиона. Он только за тем и подошел, чтобы спровоцировать меня.

— И это только доказывает, что они хотят тебя убить. Убийство на дуэли ничем ему не грозит.

— Мне тоже.

Ах, какое удовольствие танцевать фокстрот, если есть кавалер, который шепчет тебе о любви, и проживи хоть сто лет, ты не забудешь вечера в «Ритце». Дон Жером принял в «Паласе» секундантов немца. Пришли два типа из посольства, один из них, герр Хаар, сопровождал военного во время первого визита. Договорились, как и предполагалось, о дуэли на пистолетах, через три дня, в шесть утра, в Ретиро. Секундантами дона Жерома стали Хулио Ромеро де Торрес и еще один художник. Донья Эмилия приходила несколько раз на обед по четвергам и говорила, что она убила Сорилью, а в его лице и весь романтизм.

— Я убила Сорилью, я убила романтизм и разрушила его воздушные замки. Надо пребывать в гуще жизни, на улице, среди народа, в реальности, как это делает Золя в Париже.

— Почему вы постоянно превозносите некую парижскую модель? — спрашивал Унамуно.

— Я превозношу лишь то, что мне самой близко, и только то, чем живу сама.

— Но эта мода на все рабочее идет из Франции, а вы ведь, кажется, герцогиня или маркиза.

— Я понимаю, что вы могли забыть мой титул, дон Мигель, потому что в Испании их слишком много, но вот я не забываю, что вы — ректор Саламанки.

— И еще такой же писатель, как вы, сеньора, хотя, возможно, не так моден.

— Я не модная, я актуальная, а это большая разница.

— Да, я уже понял, что вы нашли в Париже очень актуальную модель.

— Не расходуйте свой талант на высокомерие, дон Мигель, найдите ему другое применение.

— Ну а вы попользуйтесь своим, хоть иногда.

— Вам не нравится то, что я пишу?

— На мой вкус, слишком много описаний.

— Роман — это одно большое описание.

— Мои романы — нет. Мне важна суть.

— И в чем же суть, дон Мигель?

И тут дон Мигель нахмурился, замялся, что с ним бывало крайне редко, попрощался и ушел. Спор выиграла женщина со вставными зубами. Роман прадеда с доньей Эмилией продолжался. Я, втайне от Убальды, продолжал развратничать по-библейски с козой Пенелопой, которая была красивой и верной. Дон Жером почти не появлялся в эти дни перед дуэлью. Мария Эухения советовалась, как и все, с тетушкой Альгадефиной, лежавшей в своей чахотке под магнолией с желтым томиком Монтеня.

— Ты не виновата, Мария Эухения. Дон Жером стреляется не только из-за тебя, он стреляется потому, что он в опасности, потому, что он романтик, потому, что он думает о Франции, и еще потому, что он испанист и ему представляется, что дуэль — это очень по-испански, хотя у нас ее уже давно не существует, еще со времен Кальдерона.

— Я не могу смириться с тем, что его убьют из-за Кальдерона.

— А если он убьет немца, одним шпионом станет меньше.

— В посольстве заговор против него.

Тетушка Альгадефина покашляла немного, открыла и закрыла французскую книгу, помолчала, и в полной тишине стало слышно, как блеет коза Пенелопа, мяукает кошка Электра, ревет осел, ссорится на кухне прислуга, поет, вытирая пыль, Магдалена, бормочут молитву дедушка Кайо и бабушка Элоиса, дон Мартин разговаривает со своей лошадью, и кузина Маэна о чем-то щебечет с другими птичками из нашей стайки.

— Послушай, Мария Эухения, я больна и поэтому понимаю в жизни и смерти больше тебя. Пока Жером с тобой, пользуйся этим — живи сегодняшним днем, как жила я — Рубеном и Пикассо, живи, а там что Бог даст.

Прекрасная Мария Эухения больше не надевала фамильное жемчужное ожерелье, послужившее причиной дуэли. Ее шея еще больше оголилась, и она выглядела еще красивее.

Каролина Отеро

Прадед дон Мартин Мартинес, старый волокита, привел на обед в четверг Каролину Отеро[44], Прекрасную Отеро из Парижа. Она оказалась совсем невоспитанной деревенской девахой, по-французски говорила с галисийским акцентом, а по-испански — с французским. И выглядела почти как наши служанки, если бы не множество колец на руках.

— Это мне подарил болгарский принц, а это прислал русский царь, а это…

Что связывало дона Мартина Мартинеса с Прекрасной Отеро?

— Дон Мартинчик — такой хороший мальчик, и он знает, что я до гроба буду ему верна. Вы все для меня уж очень аристократки, я простая крестьянка, а вы совсем другое. Я ведь общаюсь только с принцами и с высочествами, где ни остановлюсь, а они очень обычные и perdidiňos[45].