Авраам Линкольн Охотник на вампиров

Президент положил руку мне на плечо, и мы посмотрели друг на друга. Он заметил мое удивление и некое разочарование, потому что я, вглядываясь в лицо, не мог не заметить той слабости, которую никак не ожидал увидеть. Куда-то исчез могучий широкоплечий гигант, разрубавший вампиров на части одним взмахом топора. Исчез смеющийся взгляд и твердая решимость. Остался сутулый, тощий джентльмен с бледной кожей, выглядевший на двадцать лет старше своего возраста.

— Мой дорогой Спид, — сказал он и пожал мне руку.

Двое охотников ужинали вдвоем — Мэри опять слегла с головной болью. После они вернулись в кабинет Эйба, где проговорили до самого утра, смеялись, вспоминали былые времена, когда оба жили над магазином в Спрингфилде. Еще говорили об охоте; о войне; о слухах, что вампиры массово покидают Америку. Но больше всего, о самых обычных вещах: о семьях, делах, о чуде фотографии.

Я получил именно то, что хотел. Мои тревоги улетучились, успокоились мысли, и я снова был самим собой в течение этих, словно миг, пролетевших часов.

Далеко за полночь, когда они отсмеялись над всеми историями и анекдотами, Эйб рассказал другу один свой сон. Сон, который тревожил его уже несколько дней. В одной из своих последних записей Эйб сохранил его содержание для потомков.

Вокруг стояла тишина, как на кладбище. Затем я услышал приглушенные рыдания, где-то плакало большое количество людей. Я встал с кровати и спустился с лестницы. Там те же самые рыдания продолжались, но я не видел ни гроба, ни покойника. Я шел из кабинета в кабинет, и не встречал ни души, но звуки скорби приближались с каждым моим шагом… Я был взволнован и озадачен. Что все это могло значить? И так я дошел до Восточной Комнаты. Здесь меня ждала неприятная картина. Передо мной был траурный помост, но без гроба — на нем, облаченный в похоронную одежду, лежал покойник. Вокруг, на карауле, стояли солдаты; еще много других людей — все смотрели на тело, лицо которого оказалось закрытым, и рыдали в глубокой скорби.

— Кто-то умер в Белом Доме? — спросил я у одного из караульных.

— Президент, — ответил тот. — Его застрелили.

В толпе громко взвыли и от этого я проснулся. Той ночью я уже не уснул.

II

Джон Уилкс Бут ненавидел солнце. Оно опаляло кожу, могло ослепить. Оно делал жирные, розовые рожи северян еще светлее, когда они, чванливые, шли мимо него по улице, вопили о победе Федерации, радуясь падению «переметов». Вы даже не знаете — что это была за война. Все двадцать шесть лет своей жизни он любил темноту — даже когда не был ее служителем. Его домом с малых лет была сцена. Витые канаты и бархатистые кулисы. Теплое свечение газовых ламп. Театр был центром его жизни, и даже сегодня, в самое пекло после полудня, он спешил именно в театр — забрать почту. Часть писем будет от почитателей — возможно, по поводу его недавнего успеха при исполнении Марка Антония в Нью-Йорке, либо взволнованных его последней ролью — Пескары в «Отступниках» — на этой сцене, что сейчас находится под его ногами.