Авраам Линкольн

Продолжая мысли Клея, Линкольн высказал согласие с этой идеей организованного исхода, добровольного избавления Америки не только от рабства, но и от бывших рабов («да не обрушатся на нас бедствия, подобные библейским десяти казням египетским, павшим на фараона за отказ освободить порабощённых сынов Израилевых!»). Линкольн «образца 1852 года» видел решение проблемы в трудах «нынешнего и последующих поколений» по избавлению страны от рабства через возвращение порабощённых людей на землю предков, «настолько постепенное, что никто — ни расы, ни отдельные личности — не пострадает от перемен». Этим, завершал свою речь Линкольн, мы лучше всего воздадим должное Генри Клею, ибо именно этого он желал наиболее страстно^{213}.

Но не смерти президента Тейлора и Генри Клея принесли Линкольну самые трагические переживания. Рано утром 1 февраля 1850 года, измучившись от жара и кашля острой чахотки, умер, не дожив до четырёх лет, их с Мэри сын Эдди. Родители боролись за жизнь мальчика 52 дня. Авраам бегал в аптеку за всеми возможными лекарствами, дежурил ночами у постели, растирал слабую грудь настойками… Ничего не помогло.

Особенно страшным оказался удар для Мэри. За полгода до этого она потеряла отца, неожиданно скончавшегося от холеры, в январе — любимую бабушку, а теперь вот Эдди… В дождливый день похорон она была не в силах пойти на кладбище и даже встать с постели, рыдала и причитала так, что пугала шестилетнего Бобби. Некоторое время Мэри даже отказывалась от еды, и Авраам уговаривал её, словно маленькую: «Ешь, Мэри, ради жизни, нужно есть».

Письма Авраама о смерти сына скупы: «…мы очень скучаем по нему»; но сохранилось свидетельство, что вернувшись с похорон и взяв со стола уже бесполезный рецепт, Линкольн не смог удержаться от рыданий^{214}. И именно после смерти Эдди, как написала однажды Мэри, сердце её мужа стало «обращаться к религии»^{215}.

Некоторым утешением для родителей стало рождение через 11 месяцев, 21 декабря 1850 года, ещё одного сына, названного в честь свояка Мэри, доктора, пытавшегося спасти Эдди, Уильямом Уоллесом. Не успела Мэри оправиться от тяжёлых родов, как пришло письмо, извещавшее, что смертельно болен Томас, отец Авраама…

Отец прекратил свои «перекочёвки» в поисках идеальной фермерской жизни только на рубеже своего шестидесятилетия. В 1837 году Томас и Сара Линкольн окончательно осели на ферме в графстве Коулс — «пряжке на кукурузном поясе» Иллинойса, примерно в 80 милях на восток от Спрингфилда. Авраам помогал родителям, в том числе деньгами и по юридической части, а в 1841 году «купил» за внушительную сумму в 200 долларов треть их земельных владений, чем обеспечил Томасу и Саре спокойную жизнь на ближайшие годы. К тому же за ними присматривал не очень расторопный, не очень образованный, но преданный сводный брат Авраама Джон Джонстон.

Однажды, в конце мая 1849 года, он уже вызывал Линкольна тревожным письмом: «Дорогой брат! Твой отец тяжело болен, очень хочет видеть тебя, хочет, чтобы ты приехал, потому что ты его единственный сын, единственный плоть от плоти его, и поэтому он хочет, чтобы ты приехал, говорит, что почти отчаялся увидеть тебя до встречи в неизведанном мире, то есть в раю… я пишу это с разрывающимся сердцем, я ездил за доктором, и я бы хотел, чтобы ты приехал, если сможешь, и ещё он хочет, чтобы я передал твоей жене, как он её любит и хочет встретиться с ней на небесах… у нас всё хорошо…»^{216} Получив письмо, Линкольн бросил все дела — а это был разгар хлопот о должности в Вашингтоне, решающий момент для его политического будущего, — немедленно примчался к отцу и провёл с ним три дня^{217}. Линкольн спешил на печальное прощание с отцом; но, оказалось, напуганный Джонстон отправил письмо, ещё не узнав мнение доктора; уже к приезду Авраама Томасу стало значительно лучше, и вскоре он поправился^{218}.

Может быть, поэтому, когда в конце 1850-го — начале 1851 года от Джона Джонстона снова пошли панические письма о тяжёлом положении Томаса, Авраам решил, что сможет отложить поездку. 12 января он писал: