Но Линкольн считал, что победа общего дела важнее личных амбиций, и пришёл вечером чествовать Трамбла, сдержанного, хорошо образованного и гладко выбритого «янки из Коннектикута». Трамбл, в свою очередь, был настолько признателен Линкольну, что объявил о готовности прислушиваться к его советам по вопросам борьбы против рабовладения и «народного суверенитета». Более того, на этой вечеринке демократы — противники «Канзас — Небраски» в благодарность за джентльменское поведение Линкольна сами предложили ему поддержку на выборах 1858 года. Сам Трамбл позже подтвердил это письменно: «Я продолжаю поддерживать продвижение на место, ныне занятое Дугласом, моего друга, который столь способствовал моему избранию». Получалось, что поражение выводило Линкольна на прямое соперничество с Дугласом на следующих выборах сенатора. Всё это помогло Аврааму пережить сравнительно недолгий приступ меланхолии.
В марте 1855 года Линкольн признавался одному из клиентов: «Я погряз в политике и, соответственно, забросил дела. А теперь, после того как меня побили, я вернулся к работе». Это был год его не самого удачного выхода на большую юридическую арену в связи с делом о комбайнах Мэнни и Маккормика. Одновременно это был год серьёзного анализа положения в стране. Летом 1855 года Линкольн пришёл к выводу, что «мы не можем больше надеяться на мирное отмирание рабовладения» и что «самодержавный правитель России скорее согласится отказаться от престола и провозгласить республику, чем наши американские рабовладельцы добровольно отпустят своих рабов». Теперь для Линкольна главный вопрос в политике формулировался так: «Можем ли мы как единая нация навечно оставаться полурабской, полусвободной?»{280}
Ответ на такой вопрос нужно было искать сообща. Но в составе какой партии? Линкольн делился сомнениями со своим другом Спидом: «К какой партии я принадлежу? Спорный вопрос. Я думаю, что я виг, но, говорят, партии вигов больше нет…» Осуждала рабовладение набиравшая силу партия «незнаек» (её члены на любой вопрос о деятельности партии отвечали: «Ничего не знаю»), но она была слишком националистическая, выступала против «понаехавших» иммигрантов и за «Америку для американцев». Для Линкольна это было ещё большим нарушением принципа всеобщего равенства: «Как нация мы начинали с декларации „все люди созданы равными“. Теперь это читается как „все люди созданы равными, кроме негров“. Когда власть возьмут „незнайки“, это будет значить „все люди созданы равными, кроме негров, иностранцев и католиков“»{281}. «Незнайки» считали, что они «настоящие американцы», но Линкольн иронизировал: «А я думал, настоящие американцы ходят в набедренных повязках и с томагавками». Линкольну ничего не оставалось, как обратить внимание на набирающую силу Республиканскую партию.
Первый шаг в этом направлении был сделан в феврале 1856 года в Декейтере, где в день рождения первого президента США Джорджа Вашингтона собрался съезд редакторов газет, противостоящих «Акту Канзас — Небраска». Журналисты обсуждали общую политику подготовки к очередным президентским выборам. Единственным человеком, не принадлежащим к журналистскому цеху, был Авраам Линкольн. Он помог выработать довольно консервативную декларацию, в которой намечалось призывать к восстановлению Миссурийского компромисса, поддерживать закон о беглых рабах и не вмешиваться в дела рабовладения в тех штатах, где оно существовало. Главное же — решено было созвать в мае съезд всех антирабовладельческих сил Иллинойса. Названием «Республиканская партия» здесь пока ещё не пользовались.
В вечер закрытия конференции Авраам блистал на банкете. В ответ звучали тосты за Линкольна — будущего губернатора штата (от этой чести Авраам немедленно отказался) и за Линкольна — будущего сенатора. Этот тост Линкольн принял, встал и под аплодисменты заявил, что такое пожелание ему очень по душе.
За подготовку съезда, намеченного на 29 мая 1856 года, взялись все антирабовладельческие силы штата. Херндон, ярый аболиционист, организовывал в графстве Сангамон собрания по выдвижению делегатов. Линкольн в это время был «в объезде округа», но его дружно выбрали одним из представителей.
Объединительный съезд собрался в городке Блумингтон, где жил судья Дэвис. В большом и богатом доме старого друга Авраам и поселился. Он серьёзно отнёсся к мероприятию и приехал заранее. Пока было время, сходил в местную ювелирную лавочку и за 37,5 цента купил себе очки — впервые в жизни, в 47 лет. Потом отправился на станцию встречать поезд из Чикаго, наполненный делегатами съезда.