"…Авраам родил Исаака…"

– Да. А кроме того, я должен принять участие в поисках воды. Вроде бы, понимаете, она там есть, линзами! Найти бы хоть для замкнутого цикла на двадцать-тридцать тысяч человек.

– А что, там сейчас разве людей нет? – поразился Морозов.

– Есть. Пятьдесят три человека.

Через полчаса попутчики совершенно освоились. Иногда они даже переходили на "ты".

– Забавно, – задумчиво говорил Александр Павлович, потихоньку массируя себе подбородок. Руки у него были в непрерывном движении: что-то перебирали, осторожно ощупывали предметы, как бы исследуя их, или гладили лицо, волосы, рукава куртки. – Ты говоришь о своих машинах как о живых существах, паите, поломки – травмы, неправильное функционирование – болезни. Не ты один такой. Я часто слышал выражение "машина жрет много бензина" так и кажется – автомобили взахлеб, с чавканьем едят, пьют мазут, бензин и даже электроэнергию, – он улыбнулся.

– Люди исстари очеловечивали силы природы. В этом и заключалась суть магии. Но ведь и вы, Александр Павлович, если покопаться, относитесь к Земле как к живому организму,- сказал Морозов. – Тоже очеловечиваете, а кому бы, как не вам, положено было бы относиться к ней как к неживому организму!

– Ага. Все-таки организму!-оживился Чугуев. – И вы туда же, паите!

– Это правда, – тихо сказал Борис Алексеевич. – А как иначе? Не поспишь из-за нее, заразы, не поешь вовремя, переругаешься с сотрудниками, облаешь межведомственную комиссию, которая удивляется, почему наша машина не поет и ногой при этом не притоптывает. И уж после этого на полигоне шепчешь: "Ну, пошла, милая, хорошая, пошла. Покажи им, сволочам, что мы умеем делать. Вот так. От валуна вправо, валун нам ни к чему". И она вроде бы тебя слушает. Твое порождение. Твое дитя. А обернешься, все, до последнего сачка-чертежника, которому бы только отгул в самое тяжелое для работы время получить, глаз с нее не сводят, вместе с ней по полигону ползут, а сачок даже перед ее препятствиями ножонкой правой дергает, как будто лезть собирается.

– А что вы думаете? Мы как роженицы, паите! Не в физических муках, а в умственных рождаем детей своих!

– А ведь действительно детей! – медленно сказал Морозов.- Я помню, как были на первых порах огорчены создатели ЭВМ, что их машины не могут обыграть квалифицированного шахматиста. Просто обижены и огорчены! Когда же это очеловечивание началось?

– Я думаю, -озорно улыбнулся Александр Павлович,- первое, так сказать, примитивное проявление чувств человека к машине мы наблюдали, когда жаждущий инвалид в ярости пинал ногой или бил кулаком по автоматическому сатуратору с газированной водой, проглотившему монету и не налившему, паите, в стакан воды. Лупил он его с досады, которая все-таки тоже была чувством. Честно говоря, людей длительное время машины раздражали и пугали; пожалуй, до тех пор, пока не появились компьютеры… Я смотрю, вы глазами часто хлопаете. Кресла здесь удобнейшие, паите. Давайте, минуток сто двадцать соснем! И я с вами за компанию!

Спал Морозов плохо. Во сне он видел ожившие машины, которые в разное время он сам проектировал и строил. Машины во сне вышли из повиновения у людей и дрались между собой рабочими элементами. Стоял лязг и грохот. Потом появился маленький Санька, расчетных лет двенадцати, поднял руку, и наступила тишина. От этой тишины он и проснулся.

Двигаться не хотелось. Он вспомнил давешний разговор. А ведь действительно, с древнейших времен и всю свою долгую историю, нет, всю долгую историю своего сознания человек пытался связать материю с духом. Эта мысль его окончательно разбудила, он повернул голову к соседу. Александр Павлович не спал.

– Ага, проснулись! – сказал он. – Сладко вы спали, даже похрапывали. А я, вот, так и не заснул. Все думал! Мне кажется, паите, что всю долгую историю человеческой мысли люди пытаются связать материю с сознанием, – сказал Чугуев, и Морозов поразился совпадению их мыслей. – Сначала, во времени первобытного человека явления природы материализовали, паите, в виде богов и божков, гениев и чертей; в начале двенадцатого века – спириты материализовали духов, а в наше время одухотворяются машины, приписывается сознание компьютерам и злая воля электрическим схемам! Мало того, паите, – продолжал он, – конструкторы придают машинам зверообразный и даже человекообразный вид; самолетам и вертолетам, например, вид странных и страшных хищных птиц.

Морозов автоматически кивнул, он и сам был в этом грешен.

– А гидротурбинам на электростанциях дают человеческие имена, – спокойно сказал он. – Как и ураганам. Все эти бесконечные Лиззи, Бетси, Элен…