Аврора

Она знала, что Элеонора терпеть не может пива и пьет его только в тех случаях, когда отказаться невозможно или когда надо сделать приятное мужу.

Карета снова тронулась.

— Как вы думаете, нам сегодня повезет? — некоторое время спустя спросила Элеонора.

Аврора ослепительно улыбнулась.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, Ваше высочество! Мы неплохо потрудились. Хочется надеяться, что Клаус Асфельд тоже не ударит лицом в грязь...

Она не ошиблась. Случай даровал им относительно чистый постоялый двор с кое-каким запасом вина в погребе. Вот только вестей от Клауса пришлось подождать...

Часть вторая Пламя страсти

1695-1696

Глава VIII Письмо из Дрездена

Вернувшись во дворец к своим обязанностям, герцогиня Элеонора не удержалась и высказала супругу свое негодование: ведь он так унизился, что вверил свою дочь «заботам» ганноверцев в своих же владениях, в Брауншвейг-Люнебурге!

— Это совершенно нестерпимо! Придется вам поведать мне, где стоит тот шкаф, в котором спрятан скелет, связывающий вас по рукам и ногам и заставляющий смотреть в рот Эрнсту Августу. Надеюсь, скелет принадлежит не Кенигсмарку?

Она не ожидала, что муж так побледнеет — настоящее чудо для этой физиономии, вечно багровой от застольных возлияний.

— Не пойму, куда вы клоните... — пробормотал он, выискивая в вазочке сушеную грушу побольше. Зубы у него были уже не те, что раньше, и жевал он с осторожностью, хотя не переставал наслаждаться едой. Пережевывание груши позволило выгадать несколько секунд, чтобы продумать отражение этой неожиданной атаки.

— Выкладывайте! — проявила нетерпение Элеонора.

— Минуточку! Мы выходим из-за стола, а вы должны знать, что хорошее пищеварение — залог моего здоровья. Будь вы повнимательнее, то больше заботились бы об этом. Таков долг доброй немки, но мы, владыки, грешны: мы увлекаемся дочерьми французского Пуату, вспоенными молоком колдуний...

Как ни пытался он напустить в свои речи туману, герцогиня проявила решительность.

— «Вы, владыки»? На кого вы намекаете?

— На этого ужасного Бурбона, Людовика XIV, запутавшегося между Монтеспан, впившейся в него, как клещ, и Ментенон, кропящей его святой водой. Я в восхищении! Чем ему будет от них хуже, тем больше будет моя радость!

— Какое смелое сравнение! Вы не находите, что между вами и «королем-солнцем» есть некоторая разница... Но вернемся к теме нашего разговора. Почему нашей дочери на нашей земле служат какие-то ганноверцы?

Он с кряхтением попытался встать с кресла, но лакеи по жесту Элеоноры уже покинули столовую, так что помочь ему встать было некому. Он понял, что уклониться от ответа не удастся.

— Мой брат дал мне понять — и, признаться, с ним трудно спорить, — что его люди смогут лучше проследить за соблюдением условий развода. Наши подданные слишком преданы своей принцессе, они проявили бы к ней снисходительность, и она добилась бы от них всего, чего пожелала бы. Очень может быть, что она уже сбежала бы оттуда...

— С кем? С призраком? Филипп Кенигсмарк — единственный человек, с которым она хотела бы разделить свою свободу.

— Вы забыли добавить короткое слово «был». Хвала Господу, его больше нет в живых!

— Вы в этом совершенно уверены? Если да, то извольте уведомить об этом его близких и ваших подданных, которых призывает себе на помощь графиня Аврора, не говоря о самом могущественном из всех заинтересованных лиц — молодом курфюрсте Саксонии, способном с оружием в руках добиваться ответа, который ему никак не осмелятся дать. Что касается нашей дочери, то она безутешна и вовсе не нуждается в своре палачей, приставленной к ней с благословения ее собственного папаши! Подумайте, рано или поздно вам придется за все ответить, и не перед вашим проклятым братцем, а перед Богом!

— Мадам!..

Но супруги уже не было рядом. Она сохранила прежнюю гибкость и не нуждалась в посторонней помощи, чтобы вскочить и стремительно удалиться, оставив мужа наедине с его раздумьями...

***

Аврора вняла мольбе Шарлотты Беркхоф и провела несколько дней у нее. Отвратительная погода послужила убедительным предлогом, и эта славная женщина, любившая Софию Доротею, когда та была еще совсем ребенком, и знавшая Филиппа еще во времена его неудачного сватовства, была рада возможности о ней поговорить. Устраиваясь у очага, где пылали пахучие сосновые дрова, они коротали долгие вечера за воспоминаниями, и дружба их становилась все крепче.

Их близости способствовало и общее беспокойство за Клауса Асфельда. Шли дни, а от молодого офицера все не было вестей. Удалось ли ему втереться в доверие к Платен, очаровать ее сладкозвучным пением под гитару? Или, разоблаченный в прямом и в переносном смысле, он брошен в тюрьму? Или, не дай бог, случилось нечто совсем ужасное? И по этой причине тоже Аврора задержалась у баронессы: она не могла уехать, не узнав, какая участь постигла Асфельда у презренной графини. Но, помимо всего прочего, ей было здесь уютно и спокойно.