Аврора Горелика (сборник)

Зарница гаснет. Мрак. Топот ног по лестнице, кто-то сбегает на веранду. Вдруг включается электричество. Это Боб, он весь дрожит. Дико осматривается и видит распростертых на полу Моногамова и Лешу-сторожа. Цапля, разумеется, исчезла.

БОБ

(кричит). Кто здесь несчастен? Эй, чуваки, я спрашиваю, кто здесь несчастен? Что происходит в проклятом пансионате? Папаша, это ты?

МОНОГАМОВ

Я влюблен.

БОБ

(машет рукой). Вот, так и знал! Другого от тебя и не ожидал, папаша! (Подходит к рампе и обращается в зрительный зал.) Поймите, в прыжках в высоту все зависит от нервной системы. Вся техника пойдет насмарку, если нервная система забуксует. Поймите, я не могу так, я не могу прыгать, если чувствую, что кто-то где-то так пронзительно несчастен. Летит весь график. (Оборачивается.) Леха, скажи хоть ты, что здесь происходит?

ЛЕША-СТОРОЖ

(в обычном образе). Цапля-сука чавой-то разгугыкалась, падла…

Занавес

Первый антракт

Первый антракт продолжается, как обычно, минут 15–20, и на это время в театре воцаряется анархия. Зрители могут по желанию остаться в зале или пойти в фойе. Артисты могут подработать на разноске бутербродов и напитков. Продажа стихотворно-прозаических текстов из «Цапли». Сбор всевозможных пожертвований. Танцы. Фанты. Флирт. Любая худсамодеятельность поощряется. На сцене, между тем, тоже кое-что происходит, впрочем необязательное. Декорация веранды отъехала в сторону, и пансионат «Швейник» виден теперь целиком посреди приморской равнины. В бледном небе над морем иногда на короткое время может возникнуть мираж европейского готического града. На переднем плане теперь навес автобусной остановки, под навесом скамейка. Предполагается, что где-то в районе оркестровой ямы пробегает забытое Богом и людьми шоссе.

На скамейке, обнявшись, сидят сестры Кампанеец от разных браков. Поют и раскачиваются в такт песни:

Налево мост, направо мост,
И Висла перед нами…

Слышится что-то дикое в этой польской песне, в пронзительном недодоенном пении сестер.

4 Глухомания

Среди различных графомании, мегаломании, фикс-идей мы выбираем глухоманию ночей Литвы, эстонских дней.

Восточной Балтики дремота… Пятерками идут года, и тлеют, как хвощи в болотах, торговой Ганзы города.

Торговля обернулась прахом, религия – «большой вопрос»… По селам, как агент Госстраха, с портфельчиком бредет Христос. Ржавеет сфера зодиака, потерян стиль, утрачен жанр. Латиницы злосчастной знаки смущают сонных горожан.

В зеленоватый час заката бузит стрелок-пенсионер. Костел-музей и три плаката… Райцентр балтийской эсэсэр.

. . . . . . . . . . . . . .