Аврора, или Утренняя заря в восхождении

Итак, человек был помещен Богом между царством света и царством тьмы, чтобы, выбрав одно из них, осуществить свою свободу. Но воля жизни отделилась, «отпала» от божественного основания и обратилась к чувственности. Дева Божественной Мудрости, прежде пребывавшая в самом человеке, от него удалилась, и на ее место ему была дана «земная баба», вместе с которой и совершилось грехопадение, распространившись затем на все будущее человечество; ибо «души людей совокупно суть как бы одна душа, и они все родились из единой души»[27]. Таково было положение падшего человечества в этом мире.

Однако в нем осталось еще и семя Спасения, которое проросло в Марии (в которую вошла вечная Дева, или Божественная Премудрость) в качестве Спасителя. И хотя одна лишь историческая вера в Христа есть только «искорка», которую надо еще зажечь, однако врата святого Божества находятся в каждом из нас. Зачем же рыскать тогда вдали? – спрашивает Бёме. Не в самой ли душе пребывает источник вечности?[28] «Итак, мой милый, ищущий и жаждущий ум! Рассмотри себя самого, ищи себя и находи, ибо ты – подобие Божие, образ, существо и собственность Его! Каков ты, таково и вечное рождение в Боге, ибо Бог есть Дух, и твое правление в теле твоем также – Дух, ибо оно произошло и сотворено из правления Божия! Ведь Бог открылся в человеческом духе, как в любви, так и в гневе: там пребывают оба центра, а третий – с исходом духа – есть всемогущество, которым обладал бы дух мира сего, т. е. третье начало, если бы не Адам, ставший преградой, которую прорвало Рождество Христово, сотворив великое чудо Божие»[29].

* * *

Итак, для изложения своих мыслей Бёме пользуется чувственными качествами. Вместо понятий он применяет действительность, но так, что применяемые им формы не являются понятийными определениями. Вместе с тем, согласно Бёме, всё пребывает в мышлении, сама Идея выступила как предмет мыслящего созерцания, и, таким образом, сам дух есть всякое содержание: во всем следует познать божественную тройственность, пребывающую глубоко внутри каждой человеческой души. Иными словами, душа должна раскрыться, чтобы осуществить себя, и в процессе своего божественно-тройственного самораскрытия и самополагания действительность (а вместе с ней и чувственные определения вещей) в конечном итоге должна получить исключительно душевное внутреннее значение. Именно поэтому Бёме не смущается начинать восхождение души с чувственно-телесных качеств; ибо все, что так или иначе связано с душою, имеет своей истиной Внутреннее.

Поэтому, когда Бёме говорит, скажем, о первом «эмпирическом» качестве, о терпком или о терпкости, то в последнем основании это качество означает у него не столько ощущение вкуса, сколько душевное состояние, возникающее при этом. Терпкий вкус заставляет рот сжаться, а язык онеметь, и потому терпкое качество означает нечто «душесобирательное» или, другими словами, тенденцию к непосредственному психосоматическому единству. В этом смысле действие терпкости состоит в одностороннем «притяжении», или «привлечении», а сама терпкость есть «жесткая и холодная сила», подобная «крепчайшему камню». И потому в своем совершенном виде терпкость означает лишь паралич и застой души, которая, если не желает окончательно сжаться и окостенеть, должна действовать. Феноменологически (если это выражение здесь уместно) это означает, что, достигая определенного уровня душевного развития, мы испытываем некий внутренний ужас, ужас пустоты или смерти, в которой теряется наше сознание или Я[30].

Этот ужас заставляет нас внутренне сжаться и впоследствии «закостенеть», превратившись во внутренних паралитиков. Сперва, конечно, отвердение, вызванное продолжительным неподвижным состоянием сжатия, ощущается душою как мука, переходящая со временем в непрерывное состояние душевной боли, которую можно назвать тоской или, в более поверхностных натурах, скукой. Однако эта боль или мука на самом деле есть сопротивление души, первое проявление ее активного противостояния простой обреченности. Одновременно это и первое пробуждение души, заявляющей о себе на языке страдания. Бёме определяет это состояние как «горькое».