Австралийские этюды Полет бумеранга

Дойдя в марте до реки Клонкарри, они обнаружили там своего верблюда Гола, которого им пришлось в свое время здесь оставить из-за болезни. Вид у него был самый плачевный: животное, видимо, очень страдало от одиночества и, судя по следам, несмотря на полную свободу, никуда далеко не отходило от того места, где его оставили. Все это время верблюд беспокойно бегал взад и вперед по тропинке и утрамбовал твердую гладкую дорогу. Увидав своих сородичей — других верблюдов, дромадер сразу успокоился и принялся щипать траву. Но видимо, ему уже ничем нельзя было помочь. Когда экспедиция через четыре дня пустилась в дальнейший путь, этот верблюд был не в силах следовать за нею, даже несмотря на то что с него сняли седло и всю поклажу.

Запись в дневнике от 10 апреля: «Целый день не выходили из лагеря — разрезаем на куски и сушим мясо лошади Билли. Лошадь так отощала и была настолько измучена, что нам стало ясно: ей все равно не добраться до конца пустыни. Мы до того изголодались, что решили ее зарезать, пока она еще не издохла, и подкрепиться мясом бедного животного. Мясо оказалось вкусным и нежным, но без малейших следов жира».

Однажды Уиллс случайно увидел, как Грей тайком, спрятавшись за дерево, поедал муку. А ведь именно ему было поручено хранение продуктов. Провинившемуся Берк задал основательную трепку. И несмотря на жалобы Грея на боли и слабость, которыми он всем досаждал в последующие дни, ему никто не верил, считая, что его просто мучают угрызения совести. Но утром 17 апреля Грея обнаружили мертвым в спальном мешке. Все настолько ослабли, что не смогли зарыть его в землю глубже чем на метр.

Оставшиеся в живых трое мужчин к вечеру 21 апреля при свете луны дотащились до лагеря на Куперс-Крике, мечтая досыта наесться, надеть целые ботинки и сменить рваные пропотевшие лохмотья на новую одежду.

Но лагерь был пуст.

На стволе одного из деревьев было вырезано ножом: «Копай в трех шагах на северо-запад». Берк был настолько измучен и потрясен, что лишился чувств. Уиллс и Кинг принялись рыть в указанном месте и вытащили ящик с продовольствием и бутылку, в которой лежал исписанный карандашом листок. Из записки они узнали, что Браге покинул лагерь сегодня, девять часов назад, и с 12 лошадьми, шестью верблюдами и всеми припасами двинулся в сторону Менинди. Заканчивалась она словами: «Если не считать одного человека, которого брыкнула лошадь, все остальные члены экспедиции и животные здоровы».

Было ли это злосчастной случайностью или коварством судьбы, что Браге, который четыре месяца терпеливо дожидался своих товарищей, все время надеясь на их возвращение, ушел буквально за несколько часов до того, как они, измученные и обессиленные, дотащились до лагеря? Этого никто не может сказать. Ведь Браге мог уйти и раньше, сославшись на распоряжение Берка ждать только три месяца. Тем не менее он пробыл на Куперс-Крике еще четыре недели. Но когда отряд Берка не вернулся спустя и этот срок, Браге решил, что те четверо либо погибли, либо спаслись, повернув в восточном направлении и выйдя к Квинсленду. Задерживаться дольше он не мог; у него не хватило бы продовольствия. Однако позже он никак не мог объяснить, зачем написал в записке, что вся его группа находится в добром здоровье. На самом же деле тяжелобольной Паттен умер уже через несколько дней после выхода из лагеря, а остальные трое сильно страдали от цинги. Это хвастливое сообщение и сбило с толку Берка, решившего, что им, измученным и обессилевшим, не догнать группу бодрых и здоровых людей. На самом же деле Браге пришлось устроить привал вечером того же дня всего в 23 километрах от Куперс-Крика.

Итак, решив, что догнать ушедших надежды нет, группа Берка решила остаться в лагере и для начала немножко подкрепить свои угасающие силы оставленными им продуктами. А затем Берк принял решение идти на юг не знакомой уже дорогой, а неисследованной, но зато более короткой, которая должна была привести к одному из окраинных сторожевых постов колонии Южная Австралия. Этот пост был расположен у подножия «Горы безнадежности» — Маунт-Хоуплес.

Уиллс приписал несколько слов в записке и снова аккуратно закопал бутылку, чтобы аборигены не смогли ее найти и вытащить. Но надпись на дереве оставил без всяких изменений. Если б он только знал, какой непоправимый вред нанесет этим себе и своим товарищам, он уж непременно постарался бы добавить в нее хоть одно слово.