Австралийский робинзон

Мне, конечно, было жаль уезжать. Раньше я предполагал, что благодаря знанию языка и обычаев туземцев смогу до конца своих дней служить колониальной администрации. Но наиболее влиятельные белые относились ко мне с подозрением, туземцы, наверно, тоже перестали мне доверять после того, как я ушел от них, и, взвесив все за и против, я решил, что лучше мне уехать на землю Ван Димена. А то, как знать, украдут скот или убьют человека, а виноватым окажусь я.

Чтобы вы поняли, насколько обоснованы были мои опасения, я расскажу, по возможности коротко, об одном случае, который ясно показывает, как легкомысленно принимали порой власти решения по очень серьезным вопросам. Речь пойдет об одном туземце. Бедняга едва не лишился жизни, и только из-за наговора.

И со мной могло бы приключиться то же самое, останься я в колонии, где мне не доверяли лишь потому, что я имел на туземцев большее влияние, чем другие.

Глава XI НА ЗЕМЛЕ ВАН ДИМЕНА

Я уже рассказывал вам о таинственном исчезновении мистера Джеллибранда и мистера Хесса. Вскоре после того как их перестали искать, в Джилонг с земли Ван Димена пришло судно, доставившее товары и пассажиров. В числе их на берег высадился плотник.

У него, естественно, был сундучок с инструментами и другой багаж, который надо было перенести с пристани в город. К этому времени туземцы приучились оказывать услуги такого рода, причем многие из них делали это очень ловко и по-своему любезно. Люди, хоть немного жившие среди туземцев, знают, как послушны бывают эти бедные создания, как стараются угодить тем, кто добр к ним.

Вот такого туземца и нанял плотник. Тот снес сундучок и прочие вещи, и в награду (а также, чтобы придать туземцу приличный вид) плотник подарил ему свои старые штаны и пиджак. Носильщик обрадовался безмерно, тут же натянул на себя обновки и поспешил к родичам, чтобы поразить их своей элегантностью. Мог ли он знать, как дорого за нее поплатится!

Через какое-то время с земли Ван Димена пришло еще одно судно, и наш герой вместе со своими родственниками в поисках заработка снова явился на пристань. Kaпитан корабля, увидев австралийца в таком странном одеянии, возомнил себя судьей и начал его допрашивать, причем так, как это делают самозваные, да и многие настоящие судьи, считающие, что они всегда правы, а допрашиваемые всегда виноваты.

Проницательный капитан-судья клялся, что пиджак; который он увидел на туземце, принадлежал мистеру Хессу, что в этом пиджаке он уехал из Хобарта, что на материале видны красные пятна — следы крови. На основании этих показаний австралийца схватили, заковали в кандалы и отправили в Мельбурн, чтобы судить за убийство.

В Мельбурне арестованного привели к коменданту, а он пригласил меня в качестве переводчика. Сначала я было отказался, так как уже ушел со службы, но потом передумал, понимая, что человеку угрожает виселица.

Когда я пришел, допрос велся с помощью батрака мистера Фолкнера, якобы немного знавшего язык австралийцев. Но я почти сразу понял, что он имеет очень смутное представление о языке, и похолодел при мысли, что судья может что-нибудь решать на основании такого перевода. Я спросил австралийца, как к нему попало платье. Он рассказал. Узнает ли он плотника? Или, может быть, он скажет, где тот живет? Арестованный ответил, что плотник уехал из Джилонга, а куда — неизвестно.

Я объяснил все судье, но капитан продолжал твердить, что пиджак принадлежал мистеру Хессу, и пока арестованного отправили обратно в тюрьму. А пиджак дали мне, чтобы я постарался разыскать его прежнего владельца.

Несколько дней спустя гуляем мы со старшим констеблем по берегу реки и беседуем об этом деле, в частности о капитане, который обвинил туземца, и о том, какие это может иметь последствия для бедняги. Вдруг мужчина, который шел с женой впереди и все слышал, обернулся и сказал, что хотел бы взглянуть на пиджак, потому что, помнится ему, в числе прочих вещей он подарил свой старый костюм туземцу, который в Джилонге поднес его вещи… Мы сами понимаете, навострили уши, тут же повели его взглянуть на пиджак. И что же? Плотник признал свои пиджак и даже вспомнил, что пятна он посадил в Лонсестоне во время работы (это была, конечно, краска, а не кровь). И арестованного он тоже узнал. Парня выпустили, но не сразу; а после необходимых формальностей. Он, разумеется, был рад без памяти, хотя, оказавшись вновь на свободе, громко и горько расплакался, как плачут дети.