Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество

Главной заслугой Карла Менгера было то, что он открыл и вдохнул жизнь в эту континентальную испанскую католическую традицию, которая пребывала в упадке и была практически забыта из-за триумфа протестантской реформации и «черной легенды», направленной против всего испанского, а особенно из-за пагубного влияния Адама Смита и всей классической школы политической экономии на историю экономической мысли. Как отмечает Мюррей Ротбард, Адам Смит отбросил все, относившееся к субъективной теории ценности, центральной роли предпринимателя и попыткам объяснить цены, складывающиеся на реальном рынке, и выдвинул на передний план трудовую теорию ценности, которую позднее Маркс, доведя дело до логического конца, положил в основание своей теории капиталистической эксплуатации. Более того, Адам Смит сосредоточил свои усилия на объяснении «естественной» цены, соответствующей состоянию долгосрочного равновесия, модели равновесия, в которой демонстративно отсутствует предпринимательство, а вся необходимая информация предполагается доступной (позднее неоклассические теоретики равновесия использовали эту модель для критики мнимых «провалов рынка» и оправдания социализма и вмешательства государства в экономику и гражданское общество). Кроме того, Адам Смит пропитал экономическую науку кальвинизмом, примером чего служат его поддержка запрета ростовщичества и различение между «производительными» и «непроизводительными» занятиями. Наконец, Адам Смит порвал с радикальной позицией laissez faire, выдвинутой его континентальными (испанскими, французскими и итальянскими) предшественниками и сторонниками естественного права, и ввел в историю идей вялый «либерализм», в такой степени изрешеченный исключениями и прояснениями, что его могли бы принять даже многие из современных социал-демократов (Rothbard 1995a).

Поэтому, с точки зрения австрийской традиции, идеи английской классической школы оказали пагубное влияние на экономическую теорию, причем пагубность эта была только умножена преемниками Адама Смита, в частности Иеремией Бентамом, который заразил экономическую теорию самым узким утилитаризмом, косвенным образом поспособствовав развитию псевдонаучного анализа издержек и выгод (ему казалось, что они могут быть известны) и возникновению традиции социальной инженерии, ставящей своей целью преобразование общества по своей прихоти с помощью принуждающей власти государства. В Англии эта тенденция достигла кульминации в отречении Джона Стюарта Милля от laissez faire и его многочисленных уступках социализму. Во Франции вследствие триумфа картезианского конструктивистского рационализма воцарился интервенционизм école Polytechnique (Высшей Политехнической школы в Париже) и сциентистский социализм Сен-Симона и Конта (Hayek 1955, 105—188; Хайек 2003, 137—274).

К счастью, несмотря на победоносный интеллектуальный империализм английской классической школы, подчинившей себе развитие экономической теории, католическая континентальная традиция, взлелеянная схоластиками испанского золотого века, не была забыта окончательно. Более того, она оказала влияние на двух известных экономистов — ирландца Кантильона и француза Тюрго. По большому счету именно этих двоих и следовало бы считать истинными основателями экономической науки. Примерно в 1730 г. Кантильон написал работу «Опыт о природе торговли вообще», которую Джевонс рассматривал как первый систематический трактат по экономике. В этой книге Кантильон выдвигает на первый план фигуру предпринимателя в качестве движущей силы рыночного процесса и объясняет, что увеличение количества денег не затрагивает сразу общий уровень цен, а наносит ущерб реальной экономике шаг за шагом, постепенно, затрагивая и искажая устанавливающиеся на рынке относительные цены. Это знаменитый эффект Кантильона, который позднее был скопирован Юмом и включен Мизесом и Хайеком в анализ капитала и экономических циклов (Cantillon 1959; Кантильон 2007).