Австрийская площадь, или Петербургские игры

В бумаге, которую взял Микин, было всего четыре строчки: «Департамент по содержанию жилищного фонда просит силами Управления Петроградского района осуществить функции заказчика по объекту, находящемуся в Вашем районе — ул. Зверинская, д. 42, кв.81. Работы оплатить с бюджетного спецсчета в „Стройбанке-СПб“. Заместитель директора департамента К.А. Серов».

1.12. НА ВКУС — ВАКСА, НО СИРЕНЬЮ ПАХНЕТ

Жизнь стала меняться. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, как спуск под гору после затяжного подъема. Первым видимым признаком перемен стала секретарша главного редактора Таня, хамоватая девица 19 лет с телосложением молотобойца.

— Рубашкина срочно к шефу, — скомандовала она, влетев в комнату и почему-то обращаясь к Чернову.

— Иди, Петруха, кайся, — сказал тот и стряхнул со стола крошки, оставшиеся после ежеутреннего распития.

— Чего там стряслось? — удивился Рубашкин.

— Чо, чо! Ствол через плечо!

— Может, перед тем добавим? — Петр почувствовал смутную тревогу.

— Верная мысля приходит опосля, — Чернов достал из под стола бутылку. — Давай на посошок!

— Помни главное: блуди, но не попадайся, попался- не признавайся, сношать начнут — волком вой, но молчи! — отдуваясь после глотка, вымолвил Чернов. — Кстати, загадай шефу загадку: на вкус — вакса, а сиренью пахнет. Что это такое?

— Ну, где Рубашкин? — донесся из коридора голос секретарши.

— Иду, иду, — Петр на ходу разжевал пластину засохшей жевательной резинки.

В приемной, у двери в кабинет Ефремова сидел вооруженный пистолетом охранник в военной форме. Он, ни слова не говоря, внимательно осмотрел Петра и чуть отодвинулся, освобождая проход. Другой охранник оказался внутри, а прямо напротив двери, за приставным столом сидела полная женщина, тоже в форме. Ефремов, как обычно, восседал в своем кресле, но выглядел смущенным.

— Вы — Рубашкин? — спросила женщина. Петр кивнул.

— Дайте паспорт или удостоверение личности, — она говорила сухим, каким-то бесцветным голосом, — вам пакет спецпочтой.

Расписавшись в прошнурованном журнале, Петр разорвал засургученный конверт со штампом «правительственное». В нем оказалось письмо из управления информации и пропуск в Смольный с пометкой «Аппарат мэра СПб» и оттиском подписи Собчака.

— Мы должны лучше освещать работу городских властей, и я рекомендовал вас специальным корреспондентом при мэрии. Там дали согласие на вашу кандидатуру, — Ефремов едва взглянул на адресованное Петру письмо. — Должен заметить, что последнее время вы стали более соответствовать стилю нашей газеты. Даже, я бы сказал, с точки зрения внешности…

«Вот зануда, — тем временем думал Петр, — бубнит, лишь бы бубнить, как будто он тут при чем. Хотя без него не обошлось — фотография на пропуске из моего личного дела».

— Внешность моя ему стала нравиться, — ответил Петр на вопросительный взгляд Чернова, — дескать, соответствует.

— А ты и вправду облагородился. На лице — повышение уровня вальяжности, прическа — как будто каждый день из салона красоты. И вообще… Глаженый! Да ты не красней, родимый, я же не в укор, а от зависти.

Петр почувствовал, что и вправду краснеет. Ира почти каждый день оставалась у него на ночь и по утрам действительно поправляла ему волосы, но он не ожидал, что кто-нибудь обратит на это внимание.

Через неделю Петру освободили отдельный кабинет и провели три телефона: обычный городской, смольнинский и селекторный, из кабинета Ефремова. Впрочем, у себя Петр бывал теперь не часто. По меньшей мере три раза в неделю он таскался по утрам в мэрию на всевозможные совещания и заседания, а возвращаясь в редакцию, писал скучные заметки, похожие друг на друга, как штампованные железки: состоялось-де то-то и то-то, выступили те-то и те-то, а мэр (или, в его отсутствие, заместитель мэра) отметил необходимость повысить, изыскать, строго спросить.

В Смольном Петр часто встречал Степанова и даже напечатал от его имени статью, очень заумную и ни для кого, кроме десятка чиновников, не интересную. О деньгах Петр не заговаривал, а Степанов вел себя так, будто вообще ничего о них не знает. А разлетались деньги очень быстро. К середине августа от найденной в кармане подаренного кос тюма толстой пачки осталось всего несколько купюр.

1.13. Сколько стоит сыр в мышеловке?

Петр с жалостью смотрел на жену. «По сути, бывшую жену», — подумал он. Катя сникла, потеряла обычно надменную осанку, как будто блестящее зеркало вдруг покрылось пылью и потеками. С размазанной по щекам косметикой, сбившимися волосами и набухшими от слез и выпитого глазами, она выглядела как обычная, битая жизнью женщина, на все пятьдесят.

— Если меня не будет, они возьмутся за тебя и Настю не пожалеют, всхлипывая, сказала она.

— Кто — они? — спросил Петр. — Ты ведь не знаешь, кто тебя напрягает. Вряд ли это «крыша» твоей фирмы. Они и без тебя все узнают, если понадобится. По твоим словам, это кто-то третий. Вопрос в том, для чего и кому нужны сведения об этом проекте на Австрийской площади. В чем там дело?