Австрийские фрукты

Она поправила расшитую серебряной нитью шаль у себя на плечах, и кольца звякнули при этом на ее пальцах. Присмотревшись, Таня заметила, что кольца широкие, серебряные, черненые, и на каждом по два крошечных бубенчика, они-то и звенят. Кольцо на левой руке соединялось двумя серебряными цепочками с широким браслетом, и от этого казалось, что палец запряжен в руку, как лошадь в карету.

– Это мама, зовут Нина, это Таня, – сказала Нэла. – Которую мы корью заразили, помнишь? Мама и сама ошеломлять любит, – объяснила она Тане. – Но сейчас из-за свадьбы волнуется, и ей ни до чего.

– Я совершенно не волнуюсь. – Красавица мама пожала плечами. – С чего ты взяла?

Но по тому, как дрогнули ноздри ее тонкого, с горбинкой носа, как взлетели и опустились длинные ресницы, Таня поняла, что волнуется она как раз таки очень. Почему, интересно? Плохую жену сын берет?

– Волнуешься, волнуешься! – засмеялась Нэла. И, снова обернувшись к Тане, сказала, будто расслышав ее вопрос: – Потому что в двадцать лет жениться рано. Я тоже была против, чтобы Ванька женился, но он всегда знает свое и никого не послушался, конечно.

– Что же они так долго? – Мама Нина повела плечами, будто ей было зябко. – Ведь решили без официоза.

– Если без Мендельсона и поцелуйчиков, то быстрее расписывают, – объяснила Тане Нэла. И, повернувшись к матери, сказала: – Да не переживай, ма, скоро приедут.

– Дело не в моих переживаниях, а в том, что холодец на столах тает. Тетя Женя его так виртуозно приготовила, грех нам будет испортить.

Когда Нэла повернула голову, в ее ухе сверкнул знакомый огонек. Только на этот раз не алый, а лиловый.

– Ой! – Таня расплылась в блаженной улыбке. – Австрийские фрукты…

И сама она не понимала, и вряд ли ей кто-нибудь объяснил бы, почему от этого огонька испарилось ее смущение и показалось даже, что мгновенно, как по взмаху волшебной палочки, переменилась ее жизнь.

– Ты помнишь? – Нэла тоже улыбнулась. – И я помню, как ты мне в одну секунду прическу такую сделала, что и сейчас никто повторить не может.

– Ничего особенного я не сделала, – пожала плечами Таня. – Если хочешь…

Но тут с улицы донеслись голоса, смех, дверь распахнулась, и на пороге появились молодые. Их было много, они с шумом и смехом входили в дом, и непонятно даже было, кто из них жених с невестой. Ни белого платья в пол, ни фаты Таня ни на ком из девушек не видела.

– Явились наконец! – воскликнула Нэла. – Мы уж думали, вы в метель попали. Как у Пушкина.

– Какая же сейчас метель? Ведь не зима.

«Ага, вот невеста», – поняла Таня.

Хоть и платье розовое до колен всего, и фаты нету, но прическа – уж тут не ошибешься. На чужую свадьбу такую не делают: три яруса, локоны все разные, крупные и мелкие. Как в книжке про Древнюю Грецию. Да еще лилия в волосы вдета, как живая, но на самом деле, Таня пригляделась, из фарфора, и такого тонкого, что лепестки просвечиваются.

– Лилька, нельзя все понимать буквально! – засмеялась Нэла. – Это иносказание.

Она быстро расцеловала эту Лильку, потом брата, и тут же все стали их целовать, обнимать, поздравлять, веселый гул наполнил просторную, в два светлых этажа комнату, выкатился на застекленную веранду, где начинался ряд накрытых столов, а оттуда в сад, где этот ряд продолжался.

Если дома Левертовых и Гербольдов были друг на друга хоть чем-то похожи, то сады ни капельки. У Евгении Вениаминовны чего в нем только не росло, глаза разбегались, одной сирени было кустов десять, и все разных цветов. А у Гербольдов сад зарос разномастной травой, цветы если и были, то, наверное, только те, которые вырастают сами собою. Зато рядом с верандой стояли три старые яблони. Теперь, в конце мая, они были в цвету, и с них при каждом порыве ветра летели бело-розовые лепестки. К Лилиной прическе это очень подходило, будто нарочно было придумано. Но и Ваня Гербольд, когда его пиджак осыпало лепестками, стал выглядеть не таким серьезным, как вначале, когда только приехал из загса с молодой женой.

Вообще-то и он, и Нэла не сильно изменились с того дня, когда Таня играла с ними в путешествие по Европе, а потом смотрела «Однажды в Америке». У Нэлы и теперь черные глаза озорством сверкают, а у Вани глаза серые, поставлены широко и смотрят так же внимательно, как в детстве. Если не знать, то и не скажешь, что двойняшки. Правда, теперь, увидев их родителей, Таня поняла: просто Нэла похожа на мать, а Ваня на отца.

Пили, как на всех свадьбах, за молодых, но то, что им при этом желали, казалось Тане необыкновенным, она такого никогда не слышала. Что значит, если ваша жизнь будет осмысленной, то будет и счастливой? И непонятно, и необыкновенно.

Да и вся эта свадьба под летящими лепестками казалась ей необыкновенной, хотя что уж такого особенного в яблонях, они и в Болхове сейчас вовсю цветут.