Наиболее показательным в этом ряду был уже упоминавшийся выше случай с наследством умершего в 1602 г. магната Ф. Добо. Тогда его владения были силой захвачены казной. Вдову Ф. Добо вынудили подписать договор с Придворным казначейством. Согласно ему, она дарила королю свои драгоценности, часть денег она преподносила в «подарок» казне, а 50 тыс. форинтов давала правительству в долг[260]
. Таким образом, путем беззастенчивого грабежа, королевская казна значительно обогатилась. Однако проблема с наследством Ф. Добо имела не только финансовую сторону, но и военно-политическую. Семья Добо владела большой частью северных венгерских территорий, с крупнейшими, стратегически важными крепостями (Лева, Середне и др.). Сразу же после конфискации они были заняты австрийскими войсками. То есть север Венгрии с ключевыми крепостями оказался в руках Габсбургов, которые теперь могли влиять на жизнь этих, отличавшихся особой оппозиционностью по отношению к династии, областей.Тем временем власти находили все новые предлоги для конфискаций. Особое недовольство венгерских сословий вызывали конфискации, связанные с политическими процессами: когда земельные владения отбирали у дворян, обвиненных в государственной измене и оскорблении королевского величества. Согласно закону, такие дела должен был решать государственный судья во время заседаний Государственного собрания. Однако вскоре появилась тенденция в связи с политической окраской процессов выносить приговор по подобным вопросам в обход Государственного собрания — на чрезвычайных судах. Если вспомнить состоявшийся почти тогда же в Моравии процесс над К. Жеротином, то можно увидеть, что во всех частях своих владений центральная власть пользовалась одинаковыми методами для пополнения казны и подавления реально существовавшей или воображаемой оппозиции.
Самым нашумевшим в Венгрии из этой серии стало дело барона Иштвана Иллешхази (1603 г). «Дело Иллешхази» вызвало сильный резонанс в обществе из-за личности самого обвиняемого. Иштван Иллешхази, как и Карел Жеротин в Моравии, был в Венгрии на рубеже XVI–XVII вв. одним из признанных лидеров сословий. Он прошел долгий и успешный путь в политике: от постов в местном дворянском самоуправлении до высших государственных и придворных должностей — королевского советника, оберхофмейстера королевского двора, командующего комитатскими войсками. Пожалование Рудольфом II И. Иллешхази баронства, вывело этого среднепоместного дворянина в элиту венгерского общества. Выгодно заключенный второй брак с Каталин Палффи[261]
, принес ему баснословное приданое, огромные владения в северо-западной Венгрии и власть в наследственных ишпанствах. Как крупнейший землевладелец барон имел прочную опору среди мелкого и среднего дворянства подвластных ему земель.Иштван Иллешхази являлся непременным участником венгерских Государственных собраний. Особый успех ему принесли выступления на Государственных собраниях 1594 г. и 1602 г., где он открыто защищал сословные привилегии дворянства и свободу вероисповедания. Барон настаивал на сохранении традиционных венгерских государственных органов власти и выступал против унификаторской политики двора, не учитывающей особенности королевства. Влияние и авторитет И. Иллешхази в стране признавали как сословия, так и Габсбурги; те и другие обращались к нему за советом[262]
. К моменту описываемых событий барону уже было около 70 лет, но столь почтенный возраст не мешал ему участвовать в большой политике. Опыт, приобретенный с возрастом, отмечали современники, делал И. Иллешхази еще более опасным для его политических противников[263]. Недруги считали его главным интриганом королевства[264]. Показательна, на мой взгляд, характеристика Иштвана Иллешхази, данная ему итальянскими дипломатами Марином Кавалли и Пласидо де Марра. По их словам, «И. Иллешхази — самый главный человек»[265], обладающий среди сословий наибольшим авторитетом[266], который позволял ему «держать венгров в кулаке»[267]. А сам император Рудольф II, информированный своими агентами, боялся, что Иштвану Иллешхази известно все, о чем тайно говорится во дворце, и что в секрете решается в Праге, потому что «у него везде есть рука и уши»[268]. Поэтому устранение И. Иллешхази с политической арены было для пражского двора одной из первоочередных задач.