Австрийский моряк

— Ах, мой дорогой Прохазка, мы намереваемся существенно расширить императорский и королевский флот подводных лодок за ближайшие три года. К 1921 году у нас на службе появится по крайней мере шестьдесят или даже семьдесят лодок вместо существующих двадцати — все самые современные. Морской технический комитет уверяет меня, что проекты, созданные профессором Питцингером и инженером Морном, превосходят подводные лодки, построенные в Германии. Во всяком случае, как вы понимаете, это означает существенное повышение наших требований для квалификации офицеров. Вот почему мы открываем школу в Новиграде и хотим сделать вас главным лектором по тактике подводных лодок.

Не могу не признать, эта новость была приятной. Тридцать два — достаточно солидный возраст для капитана субмарины, и я занимался этим странным ремеслом уже три года. Мои суждения были так же хороши, как и всегда, но реакция становилась немного медленнее, а нервное напряжение росло с каждым рейдом. Я оставался офицером дома Габсбургов, безоговорочно готовым следовать присяге до конца. Но у меня появилось чувство, что я выполнил свой долг и пора уступить место молодым.

Несмотря на это, грандиозный образ будущего подводного флота Австрии, нарисованный собеседником, казался безумным в сравнении с ужасными реалиями окружающего мира. Все сомнения по этому вопросу рассеялись вскоре после того, как я наткнулся на своего старого знакомого Тони Штрауслера. Он получил ранение в голову, отправившись в рейд на U19 из Сан-Джованни несколько месяцев назад и получил должность в морской департаменте, пока не поправится. Возможно, ранение в голову открыло ему глаза, но он был беспредельно честен со мной, когда мы пили настой сушеных листьев малины, выдаваемый за чай.

— Манфредони? Глупый старый пустозвон. Подумать только, шестьдесят новых подводных лодок! Знаешь, сколько стали ежемесячно производит Австрия? Я тебе скажу: меньше половины того, что мы производили в 1913-м. Некоторые эти подлодки начали строить в Фиуме в 1916-м, но они все еще не готовы к запуску. А если не дефицит стали, то не будет хватать рабочих рук или двигателей, батарей, труб и тысяч других вещей. Вчера я видел кое-какие документы. Одна из лодок на семьдесят процентов готова, но работы продлили на три месяца, потому что не смогли достать красное дерево для стульчаков в офицерских гальюнах. «Никакого понижения довоенных стандартов и никакого упрощения в документации», вот наш девиз — даже если это означает, что подводной лодки в итоге не будет. Помяни мое слово, если бы мы могли строить корабли из бумаги, Австрия управляла бы океанами.

Я вернулся в квартиру тетушки. На следующий день мне предстояло отправиться в Полу. Но вечер я собирался провести с Елизаветой. Рождение ребенка и все лишения войны ничуть не уменьшили ее любовного пыла, что всегда вызывало восхищенное удивление во мне, отнюдь не новичке в этих вопросах. Я вижу ее сейчас как будто вчера; как с неё соскользнула ночная рубашка, как стоя в бледном свете ацетиленовой лампы, она элегантно прогнулась и повернулась ко мне в профиль: ее маленькую, аккуратную грудь, тонкую талию и плавный изгиб бедер.

— Вот, — сказала она, — посмотри, как я следила за фигурой для тебя. Помни меня такой, когда уйдешь в море — и думай о том, как я жду твоего возвращения.

Да, я до сих пор помню ее такой. Сколько бы ей исполнилось? Сейчас - девяносто два, она стала бы почти такой же сморщенной и скрюченной, как я. Этого не должно было случиться. Но, по крайней мере, для меня она всегда останется такой, как тогда.

Потом наступило утро: платформа на Южном вокзале в сером утреннем свете и мучительное, полное слез расставание. Мне предстоит только один или два рейда, но кто знает? Возможно, уже одного окажется достаточно. Когда поезд с шипением отошел от платформы, Элизабет побежала вслед за ним.

— Прощай, мой милый, береги себя и возвращайся невредимым. Думай обо мне и о малыше... Я всегда буду тебя любить.

Поездка назад в Полу не стала приятной. Вагон был переполнен и ужасно обветшал из-за почти четырехлетней службы в составе воинских эшелонов. Окна разбиты; двери отсутствовали; даже части крыши отвалились, так что угольная сажа сыпалась на нас в каждом туннеле. Мы ехали через Грац, Марбург и Лайбах, а старые осевые буксы визжали, как тысяча поросят в предсмертной агонии. Единственным утешением для меня стало то, что в Граце на поезд сел фрегаттенлейтенант Месарош, он проводил там отпуск с очередной подругой, а в Дивакке к нашему поезду присоединили вагон с полевой кухней. Он принадлежал полевому артиллерийскому полку, направляющемуся в Полу, но повара любезно согласились приготовить гуляш для всех остальных, как только мы объединили свои пайки. Он состоял главным образом из картофеля и сушеной репы с отходами конины, но это было лучше, чем ничего.