Австрийский моряк

После того как мы избавились от дыма и откачали машинное отделение, обнаружилось, что все это из-за левого винта. Разъеденная и растрескавшаяся от коррозии суррогатная бронза военного времени разлетелась на куски, как осколочная бомба, когда двигатели запустили на «полный вперед» и зазубренные куски металла прошили прочный корпус, словно шрапнель. В трюме машинного отделения мы нашли даже целую лопасть гребного винта. Уже одно это было достаточно паршиво, но мы еще не знали, что три элемента аккумуляторной батареи потеряли большую часть электролита из-за истрепавшихся резиновых уплотнителей и глубинной бомбы. Батареи были подключены параллельно для обычного движения под водой, но существовала вторая сеть, чтобы соединять их последовательно для коротких бросков на полной скорости. Из-за внезапной сильной нагрузки они взорвались, поскольку пластины расплавились.

Тем не менее, в нашем случае, когда ранним утром мы ползли сквозь легкий туман, это не помогло. Море вокруг было завалено мертвой рыбой и окрашено в желтый цвет остатками тротила. Затем, совершенно неожиданно, мы оказались в середине быстро распространяющегося нефтяного пятна. Море кипело под ним, как котел с каким-то жутким, вонючим супом: пузырьки воздуха, хлора, масла, крови и нечистот - все хлынуло на поверхность от уничтоженной U117 и ее экипажа, еще опускающихся ко дну, на две тысячи метров глубины. Мы с отвращением смотрели на изрыгаемые вверх обломки: щепки, куски белой пробковой изоляции, кожаную куртку, дверцу шкафчика с надписью готическим шрифтом «Vorderer PRESSLUFT» (передний пневмонасос), фотографию девочки с косичками.

Мне до сих пор снятся в кошмарах сердце и легкие, проплывающие мимо в грязной маслянистой пене - жалкие краткий некролог для несчастных, погибших при взрыве, когда развалился прочный корпус. Во всяком случае, не было времени ни оплакивать Дитриха и его команду, ни собирать обломки. Краткая запись в журнале отмечает их смерть: «29 августа 1918 г., 4:26 утра: немецкая подлодка U117 потоплена конвойным сопровождением ок. 32°46' и 28°17'. Большие пятна горючего, пузырьки воздуха и обломки. Выживших нет». Затем мы снова занялись собственным спасением.

Лодка могла ползти на одном дизеле, но она по-прежнему ужасно протекала и, конечно, была не в состоянии нырнуть в случае нападения. Кроме того, мы находились более чем в восьмистах милях от Дураццо и где-то в четырехстах милях от Бейрута, ближайшего крупного порта на турецкой территории. Нет, не оставалось никаких сомнений: нужно идти в сторону Александрии и сдаться первому кораблю противника, который встретится на пути. В помощь дизелю правого борта установили парус, и мы отправились в путь.

Но так же, как рядом никогда не оказывается полицейского, когда он нужен, наши попытки сдаться в течение следующих двух дней не увенчались успехом. В тот день мы встретили вооруженную яхту на расстоянии около пяти тысяч метров и махали белой скатертью добрых десять минут. На нас не обратили никакого внимания, яхта проплыла мимо. На следующее утро появился более перспективный кандидат: британский сторожевой «Фоксглов». Он приблизился на три тысячи метров и развернулся.

Мы выпустили сигнальные ракеты, помахали белым флагом и медленно поплелись за ним. Я взял сигнальный фонарь и промигал сообщение: «Пожалуйста, остановитесь, мы хотим сдаться». Ответа не последовало. Я повторил тот же сигнал и получил ответ: «К сожалению, не можем прочитать ваш сигнал». Наступила пауза, потом - бум! свист! всплеск! Снаряд, выпущенный из их кормовой пушки взорвался по правому борту, и они стали на максимальной скорости удаляться. Все это было так нелепо, что несмотря на наше положение, мы чуть не упали от смеха.

В конце концов, к вечеру второго дня мы призадумались. Ветер нам благоприятствовал, и, похоже, никто не проявляет к нам ни малейшего интереса, так почему бы не попробовать добраться до побережья Палестины? Я сильно сомневался, что можно отремонтировать U26, не заходя в док, но, по крайней мере, мы могли бы вернуться домой сухопутным путем из Константинополя. В результате вечером 31 августа мы оказались в непосредственной близости от минных полей перед портом Хайфы и представились по-французски подозрительно косящемуся на нас молодому лейтенанту, командующему турецким сторожевым катером. Неприятное чувство — смотреть на ствол пушки шестисантиметрового диаметра, с другой стороны которой стоят три турка; но как-то мне удалось объяснить, что мы союзники Османской империи, и нас должным образом провели в порт.