Австрийский моряк

Это было государство сербов, хорватов и словенцев. Австрийские деньги больше не принимались, и никто не радовался беженцам из-под руин старой монархии. Худые как призраки, мы походили на обычных надоедливых бродяг, от которых нужно избавиться как можно скорее, иногда в самом прямом смысле. Ранним утром вблизи Костайницы, на границе Хорватии, Месарош, д'Эрменонвиль и я устало тащились с багажом по очередному склону, на этот раз впереди задыхающегося паровоза. Перед нами на рельсах лежал мертвец. Несмотря на усталость, мы все же не хотели, чтобы его переехало поездом, и наклонились, чтобы оттащить. Это был крупный мужчина в офицерской шинели. Возле путей валялась фуражка, а в центре темного пятна на спине трупа торчала рукоятка солдатского ножа.

— Хорошая шинель, — сказал Месарош, схватив мертвеца за рукав. — Жалко, что порезали. Могли бы хоть по голове бить.

Мы перевернули тело и увидели лицо с вытаращенными глазами. Это был полковник артиллерии фон Фридауэр, покойный муж роскошной фрау Илоны.

Вечером седьмого ноября мы добрались до Сиссека. Прямой железнодорожной линии до Полы не существовало, поэтому мы намеревались сесть на поезд до Фиуме, а затем добираться морским путем оставшиеся примерно восемьдесят километров. Но на переполненной платформе мы прочитали на доске надпись мелом по-венгерски:

ПО ПРИКАЗУ ВЕНГЕРСКОГО ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

Весь этнический венгерский личный состав бывших австро-венгерских вооруженных сил должен продолжить движение отсюда до венгерской территории, минуя Загреб.

Будапешт, 6 ноября 1918 года

— Ну, похоже это для нас, — произнес Месарош со вздохом, - зов родной земли и всё такое. Давай, Барабас, мой цыганский друг, бери свой аккордеон и пойдём домой. Может, ты научишь меня вскрывать сейфы, потому что будь я проклят, если могу придумать, чем еще заняться военно-морскому офицеру в стране без моря.

— Берегите себя, Месарош, — сказал я, пожимая ему руку, — и спасибо за совместную службу в эти три года.

Он улыбнулся.

— О, со мной все будет в порядке, не волнуйтесь. Меня официально объявили человеком без чести еще в 1914 году, так что, возможно, мне будет легче привыкнуть к новому миру, чем вам - порядочным и честным. Прощайте.

Он, Барабас и словацкий моряк исчезли в серо-зелёной толпе на платформе Загреба. Я больше никогда его не видел, но надеюсь, он выжил в холодном послевоенном мире. Во всяком случае, в 1961 году я прочитал короткий некролог в «Таймс» о смерти в Рио-де-Жанейро «барона Белы Месароша, всемирно известного мошенника». Оказалось, что среди прочих его деяний числилась продажа статуи Свободы аргентинскому миллионеру. Пусть земля тебе будет пухом, дорогой друг.

На следующее утро, еще в темноте, мы подъехали к порту Фиуме. Поезд лязгнул, дернулся и встал. В холмах за городом трещала беспорядочная стрельба. Через полчаса ожидания появились вооруженные люди в гражданском и приказали нам выйти «от имени хорватского временного правительства». Нам оставалось лишь снова взять вещмешки и потащиться в город вдоль железнодорожных путей через реку Рьечина. Некоторые спутники в серо-зеленом там нас и покинули, но человек сорок человек двинулись к реке через туннель, пролегающий под самой высокой частью города.

В темноте звучали ружейные выстрелы, то и дело перемежавшиеся взрывами гранат. Мы с д'Эрменонвилем вышли из туннеля во главе колонны и остановились. В пяти метрах от входа в туннель стоял, построившись в две шеренги, взвод матросов с винтовками наизготовку, вторая шеренга - стоя, а первая - на колене, как изображается в популярных руководствах по строевой подготовке. Они были в бушлатах с латунными пуговицами и безупречных белых гетрах, в маленьких белых шапочках, похожих на перевернутые собачьи миски, на головах. Рядом стоял старшина с револьвером в руке, нацеленным мне в грудь с явным намерением со мной покончить. Когда мы оказались лицом к лицу, повисла гнетущая тишина, и я с нехорошим чувством вспомнил, что кое-кто в нашей группе еще сохранил оружие. В конце концов, я заговорил.

— Прошу прощения, но мы не ваши враги.

— Да ну? А кто же тогда, черт возьми?

Безошибочно угадывался американский акцент.

Десять минут спустя меня сопроводили в отель «Палаццо Ллойд» на набережной Сапари, у порта. Должно быть, я производил странное впечатление среди бархата и позолоченной парчи: небритый, немытый, с затуманенным взглядом и в замызганной одежде подводника. Лишь офицерские полоски на рукаве и фуражка, покрытая масляными пятнами, показывала, что я не просто бродяга. Я выглянул из окна и увидел в гавани два эсминца. В одном я признал британца V класса. Другой был четырехтрубным, кораблем с гладкой палубой, неизвестного мне типа. Потом чей-то бас заставил меня обернуться.

— Боже правый, Отто Прохазка. Ради бога, что ты здесь делаешь?