Австрийский моряк

— Адье, U-13!  — донеслось до нас через рупор. — Не знаем, куда вы идете, но все равно желаем ни пуха, ни пера!

— К черту, «Гонвед»! — прокричал я в ответ. — Мы не можем сказать куда идем, но по возвращении из Китая привезем вам ласточкино гнездо.

Корма «Гонведа» проскользнула мимо нас и стала таять в наползающей мгле. Много раз до того и после ощущал я одиночество капитана. Но думается, никогда более остро как в тот раз, в тот дождливый вечер у болотистого побережья Албании, стоя в мокрой штормовке в рулевой рубке крошечной субмарины, настолько перегруженной, что маслянистые волны грозили вот-вот захлестнуть расположенные вдоль палубного настила вентиляционные отдушины. Где-то в голове эхом раздавался молоток каменщика, обтесывающего мраморную табличку для морской церкви в Поле: «В память об офицерах и матросах подводной лодки Его Величества U-13, в последней раз замеченной у побережья Албании 30 марта 1916 г. «Mit Gott für Kaiser und Vaterland» ^[35].

Однако, как нам постоянно говорили в Военно-морской академии: «Задача офицера Габсбургов — вести за собой людей бесстрашно и решительно с целью одержать еще более великие победы во славу благородного дома Австрии, даже если этот офицер был готов наделать в штаны от страха всего минуту назад». К тому же, добавил я про себя, раз ты так боишься утонуть, сидел бы себе в Хиршендорфе и заделался аптекарем или школьным учителем. И в таком случае стал бы армейским резервистом и вороны уже давно склевали бы мясо с твоих костей на поле где-нибудь в Сербии или Польше. Поэтому рука моя без дрожи перевела рукоятку машинного телеграфа в положение «запустить двигатель». Последовала пауза, снизу донеслось шипение сжатого воздуха, затем с клубом сизого дыма «Кертинг» пробудился к жизни. Я дал ему пару минут прогреться, потом навел сигнальный прожектор в сторону «Гонведа», теперь уже размытого пятна в северной части горизонта, и проморгал «Все в порядке». Замелькал ответный огонек, а потом эсминец окончательно скрылся в дождевой пелене. Я повернулся к Григоровичу, стоявшему за надводным штурвалом в передней части рулевой рубки.

— Приготовиться лечь на курс 120 градусов по компасу!

— Есть курс 120 градусов по компасу, герр коммандант.

Я передвинул ручку телеграфа в положение «средний вперед». Внизу машиненмайстер Легар переключил рычаг, и волны побежали вдоль бортов, облизывая палубный настил. Мы дали ход.

Глава двенадцатая

К африканским берегам

Вопреки моим дурным предчувствиям, прорыв через построенный Антантой «Отрантский противолодочный барраж» прошел на удивление легко. Впрочем, с Отрантским проливом всегда так — не ведаешь, чего ждать. За промежуток с шестнадцатого до конца восемнадцатого годов я форсировал барраж двадцать восемь раз. Иногда мы не знали передышки от Семани до острова Фано: нас гоняли эсминцы, беспокоили вооруженные траулеры, посыпали глубинными бомбами в подводном положении и поливали очередями с аэропланов и моторных катеров на поверхности. А в других случаях, даже в последние месяцы войны, мы проделывали все пятьдесят миль перехода в надводном положении при свете дня, и хоть бы кто заметил. Но думается, иного не стоило и ожидать — Отрантский пролив имеет сорок миль в ширину и глубину до восьмисот метров в середине. Это слишком глубоко для минных полей, которые так портили жизнь нашим немецким товарищам во время прорыва через Па-де-Кале. Нелегко и поддерживать эффективный противолодочный барраж, составленный из сил трех флотов: английского, французского и итальянского, которые всю войну едва ладили друг с другом.