Австро-Венгерская империя

В отличие от gentry, миллионы крестьян в середине XIX столетия представляли собой классический пример «безмолвствующего» народа. Имущественное расслоение, неизбежный спутник раннего капитализма, в сельской местности было относительно небольшим. Рост сельскохозяйственного производства, в первую очередь в Венгрии, тормозили сохранявшиеся феодальные повинности, отмененные только в 1848 году. Частые неурожаи и вопиющая бедность большинства крестьян вели к бунтам, которые, однако, оставались, как и в XVIII веке, формой стихийного протеста, лишенного сколько-нибудь четкой политической программы и идеологии. Лояльность большей части крестьянского населения высшей власти была при этом безусловной: селяне бунтовали против помещиков, но не против государя. В 1846 году в Галиции австрийское правительство направило энергию стихийного крестьянского бунта против местной польской шляхты, выступившей под националистическими лозунгами. «Галицийская резня», в ходе которой озлобленные земледельцы убивали своих господ целыми семьями, была на руку Вене, поставившей польских дворян перед выбором: или верность императору, или опасность оказаться беззащитными перед собственными крестьянами. Галицийские поляки хорошо усвоили урок: с этого времени и до самого конца австро-венгерской монархии они оставались одними из наиболее лояльных подданных Габсбургов.

Городское население, напротив, оказалось довольно сильно затронуто либерализмом. Это было прежде всего бюргерство, мелкие и средние собственники, в этническом отношении в основном немцы или онемеченные представители других национальностей (городская культура в Австрии в ту эпоху была почти исключительно немецкой). По мере того как набирала силу урбанизация, их становилось все больше, хотя в масштабах всей монархии они еще не представляли собой значительной силы. Претензии этой социальной группы к существующему строю были изначально экономическими: слишком высокие налоги, слишком жесткий государственный контроль, тормозивший развитие предпринимательства, и т. д. Однако уровень образованности и политического сознания городского населения неуклонно рос, жалобы бюргерства на жизнь понемногу трансформировались в требования больших свобод, не только экономических, но и политических.

Галицийская резня. Художник Ян Левицкий

Наиболее активными приверженцами и пропагандистами либеральных идей стали представители городской интеллигенции. Ее происхождение было пестрым: часть студентов и профессоров, адвокатов и «вольных художников», журналистов и людей искусства, особенно в Венгрии, была выходцами из рядов gentry (яркий пример – Лайош Кошут, адвокат и журналист, сын бедного шляхтича), другая включала в себя сыновей бюргеров, предками третьей были разбогатевшие или, наоборот, разорившиеся крестьяне, которые перебрались жить в город. Многие из этих людей успели побывать на Западе, были убеждены в необходимости либеральных преобразований на родине и питали отвращение к легитимистско-консервативной модели государственного устройства, тормозящей социальный прогресс. Таким образом, австрийский и вообще центральноевропейский либерализм приобрел свои характерные черты: «На одном уровне он демонстрировал эмоциональность и идеализм молодых студентов…, опьяненных идеями, заимствованными у других стран: английской конституционной монархией, французской демократией и даже утопическим социализмом. На другом уровне он лишь частично избавился от наследия местных традиций – просвещенно-йозефинистской или сословно-либертарианской. У него не было единого представления о том, как должно выглядеть будущее общественное устройство»[50].

* * *

Консервативные государственные деятели Австрийской империи не могли не замечать этих тенденций. Если сами Габсбурги, как уже говорилось, не слишком хорошо знакомые с действительным положением дел в собственной империи, руководствовались инстинктивным недоверием к либерализму, то их более информированные и одаренные сотрудники, в первую очередь Меттерних, задумывались над тем, что же следует противопоставить либеральной угрозе. Отсюда – попытки Меттерниха придать большую эффективность системе государственного управления. При этом ни канцлер, ни кто-либо другой из высших австрийских чиновников не рассматривал тогдашнее общество как совокупность различных социальных групп и не пытался привести государственную политику в соответствие с интересами и стремлениями этих групп, что способствовало бы установлению социального мира. В качестве своей опоры Габсбурги и их советники по-прежнему рассматривали «стоящую армию солдат, сидящую армию чиновников и коленопреклоненную армию священников». На этой базе можно было строить государство в XVIII столетии, но ХІХ-е требовало иного фундамента.