Автобиографические записки.Том 1—2

Газет мы не имеем, ничего не знаем и незнанием своим предовольны. Знаем только о нашем позоре без подробностей и объяснений (гибель нашей эскадры в Цусимском бою), и с нас довольно, по крайней мере, нервы у нас немного отдохнут»[386].

* * *

После месячного нашего там пребывания Сергей Васильевич должен был вернуться в полк, в Люблинскую губернию, в Новую Александрию, и я поехала с ним — новоиспеченная прапорщичья жена.

Очень большую некультурность и отсталость мы встретили среди офицерского состава полка. Полковой командир отнесся к Сергею Васильевичу с большим подозрением и недоброжелательством. Он боялся «губительного» влияния приехавшего из Петербурга прапорщика на психологию солдат. Чтобы отдалить его от полка, он поручил ему занятия с трахомной командой, которая, ввиду заразности болезни, была отделена от жизни полка.

Мы пробыли в полку недолго — месяц с небольшим, а потом Сергей Васильевич получил назначение на пороховой завод в Петербург, на работу уже по специальности. Поселились мы на 13-й линии В[асильевского] о[строва] и стали понемногу устраиваться и налаживать нашу совместную жизнь. Я до брака жила и работала, не испытывая никакой нужды, так как все материальные заботы снимали с меня мои родители. Начав самостоятельную жизнь, мне пришлось налаживать ее в новых для меня, незнакомых условиях. Сергей Васильевич, будучи лаборантом, получал в год восемьсот рублей, которых, конечно, не хватало даже на самую скромную жизнь. Он прирабатывал тем, что преподавал в гимназии, работал еще в лаборатории Министерства путей сообщения и других местах. Это очень разбивало его время и силы. Мы решили сократить наши расходы елико возможно, чтобы он мог, отказавшись от некоторых занятий, сосредоточить все внимание на своей научной работе в лаборатории университета. Конечно, я теперь кое-что зарабатывала, но это было очень нерегулярно и непостоянно. Сокращая наши потребности до минимума, мы тем самым переставали от многого зависеть, что не составляло главного и насущного в жизни, и тем приобретали большую свободу.

Наши вкусы сходились. Мы любили все самое простое и скромное. Покупали только вещи, необходимые для нашего обихода, и ни одного предмета роскоши.

Теперь мне смешно вспомнить, какой плохой хозяйкой я тогда была и как многому мне пришлось учиться. Множество житейских мелочей обступили меня. Я тогда поняла, как связывают вещи. Каждая вещь требовала к себе внимания и забот.

В первое же лето моль съела наши шубы. Мне не пришло в голову весной их вычистить и убрать. Такие уроки мне не проходили даром, а раза два сожженное жаркое заставило обратить внимание и на кухню. Здесь я особенно оценила доброту и снисходительность С.В., который иногда голодный выходил из-за стола. Он же меня и утешал. Но я быстро ориентировалась и, хотя никогда не любила хозяйства, все же старалась, чтобы оно шло гладко, удовлетворяя наши скромные потребности, и, главное, оставляло мне время для художественной работы. Надо было найти и установить определенный ритм жизни, удобный для нас обоих и наиболее продуктивный для нашей работы.

«…Регулярно заниматься каждый день я до сих пор еще не могла. Постоянно нужно было что-нибудь устроить, пошить, пойти купить, без конца. Я даже начала приходить в уныние. Но вот последние два дня я занимаюсь гравюрой — делаю экслибрис для Казнакова на тему: „Екатерина II в Царском Селе“[387].

Может быть, у меня будет заказ — резать рисунки Бенуа к иллюстрациям романа Фенимора Купера[388]. Рисунки Бенуа мне не очень нравятся, и мне над ними придется поработать, так как они недоделаны и торопливо исполнены, но я за них получу пятьсот рублей. Это будет недурно…»[389]

В общем могу сказать, что моя личная жизнь понемногу входит в новые рамки. Я чувствую, что она становится более или менее нормальной…

На «старой квартире» (у родителей) моей чудесной мастерской и след простыл. На ее месте рыжая гостиная, а на место бюро, в нише, поставлен портрет пляшущей «He-Лили». В спальне сестры стоит мой старый незабвенный друг — кожаный диван. Его благородная зеленая шкура ободрана, и он позорно облечен в какие-то декадентские узоры. Милый диван! Сколько друзей на нем сидело, отдыхало…

Этой осенью ко мне неожиданно пришел художник В.Д. Фалилеев, ученик академии, с письмом от Матэ. В нем В[асилий] В[асильевич] просил меня показать Фалилееву способы печатания цветной гравюры и технику ее. Я ему в подробностях все объяснила и наглядно показала. Между прочим, я обещала ему привезти из-за границы китайской бумаги, типографских красок, вальков, инструментов. И это обещание исполнила, но осенью 1906 года я его не застала в Петербурге, он уехал в провинцию (если не ошибаюсь), и я все привезенное отдала Марии Яковлевне Билибиной[390], которая в то время увлекалась гравюрой.

Фалилеева сопровождал молодой художник Ларионов, который в то время обращал на себя внимание очень хорошими живописными вещами. Мне было приятно с ними обоими познакомиться.