Автобиографические записки.Том 1—2

Для всякого интересующегося и занимающегося акварельной живописью человека неоценимы опыт и наблюдения Остроумовой-Лебедевой, изложенные в главе «Рисунок, акварель, акварельные краски». Главный совет, который она дает начинающему художнику, — работать осмысленно, пытаясь для себя выяснить, что в предмете больше всего затронуло внимание, и это постараться передать своими художественными средствами. Не менее драгоценны и практические указания по технике акварельной живописи, проверенные многолетней творческой практикой, приводимые автором. Придавая большое значение «ремеслу» искусства, Остроумова-Лебедева подробно рассказывает в этом разделе о приемах работы акварелью на природе и в помещении, попутно сообщая все необходимое о снаряжении художника-акварелиста.

В отечественной литературе, посвященной вопросам «ремесла», техники искусства, не много существует страниц, где бы с таким уверенным знанием дела были раскрыты «тайны ремесла».

Составитель приносит глубокую благодарность лицам, оказавшим ему большую помощь при подготовке настоящего издания к печати: коллективу Секции рукописей Государственной публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина, сотрудникам Секции рукописей Государственного Русского музея и Н.Е. Морозовой, сообщившей ряд ценных и редких сведений о жизни Остроумовой-Лебедевой.

В настоящем издании имена иностранных художников, писателей и других известных лиц даются в современном написании, за исключением некоторых, характерных для Остроумовой-Лебедевой, привыкшей к транскрипции начала XX века (например: Чурлянис — вместо Чюрлёнис: Бердслей — вместо Бёрдсли и т. п.). Сокращенные автором имена, отчества и фамилии восстановлены в квадратных скобках. Купюры в тексте, необходимость которых была вызвана наличием смысловых повторов, отмечены отточиями в угловых скобках.

В примечаниях приняты сокращения: ГТГ — Государственная Третьяковская галерея; ГРМ — Государственный Русский музей.

                                Н. Приймак

Автобиографические записки. Том I

Посвящаю светлой памяти моего дорогого мужа

I. Детство

Очень ранних воспоминаний у меня мало. Все, что помню, думаю, не построено ли на рассказах близких мне людей. Вспоминаются ясно такие мгновения: кто-то подносит меня на руках к маме, она в бархатной кофточке, я тянусь к ней и, захлебываясь от восторга, глажу ручонками бархат. Это ощущение теплой, мягкой поверхности необыкновенно сладко моему младенческому сознанию и чувству осязания. Чувство осязания, после зрения, наиболее доминирующее у меня из пяти чувств.

Помню мелькающие перед моим лицом мамины руки: крупные, нежные руки, очень белые, ладонь и пальцы яркорозовые.

Нас было шестеро детей, я — вторая. Здоровьем я была всех слабее. Мама очень много сил и времени потратила, чтобы вырастить меня такой же крепкой, как мои братья и сестры, и потому, может быть, она в то время особенно нежно ко мне относилась. Доктора объясняли мою слабость и хрупкое здоровье тем, что родители[1] за полгода до моего рождения переехали из Варшавы в Петербург. Перемена климата (мать моя родилась и выросла в Варшаве), разлука с родителями, чуждые люди и обстановка, а главное, бесконечно длинная петербургская зима с темными днями и с отсутствием солнца угнетающе действовали на маму. Несмотря на энергичный и деятельный характер, она хандрила и тосковала.

Когда мне было пять лет, мы погорели[2].

На этом событии я остановлюсь несколько подробнее, так как, пережив во время пожара очень сильное нервное потрясение, я всю жизнь испытывала его последствия. После пожара у меня начались ежедневные беспричинные слезы; когда я подросла — приступы непонятной тоски, депрессии, меланхолии; в минуты напряженной работы или сильных духовных подъемов — болезненные явления галлюцинаций.

Пожар произошел ночью. Мы жили на даче в Стрельне, во втором этаже. Моя мать проснулась от запаха гари и, узнав, что наша дача горит, бросилась в детскую, схватила меня спящую, в одной рубашонке, завернула с головой в одеяло и бросила с балкона в сад; болезненное впечатление от удара о землю и от прикосновения к холодной и росистой траве. Вслед за мной полетел второй пакет с моим трехлетним братом.

Когда все повыскакивали из горящего дома и приютились в дворницкой, мама вдруг вспомнила о своей шестимесячной дочке — моей сестре Соне[3], которую забыли в горящем доме. Крик мамы, полный ужаса и горя, ясно вспоминается мне до сих пор. Она бросилась по приставной лестнице в горящий дом, с величайшим трудом нашла дорогу в спальню, где находился ребенок, и с таким же трудом выбралась на балкон; вследствие небрежности приставная лестница упала, и мама, боясь потерять мгновение, с ребенком на руках бросилась с балкона вниз.

Я стояла внизу и смотрела, окаменелая от ужаса.

Через несколько мгновений дом стал качаться из стороны в сторону, весь объятый пламенем, и рухнул с треском и грохотом на бок.