Однажды после уроков я встретил Персу возле школы, и мы вместе пошли домой. Я отдал ей пряник, который покупал каждую пятницу (на это шли деньги, заработанные мною в четверг после полудня на сдаче; их хватало только на то, чтобы раз в неделю выразить ей свою симпатию и внимание с помощью пряника), и серьезно спросил:
— Как ты думаешь, Перса, отдаст тебя отец, если я к тебе посватаюсь?
Она покраснела, потупила глаза и в волнении разорвала передник на три части.
— Нет, — ответила она еле слышно.
— А почему? — спросил я взволнованно, и слезы брызнули у меня из глаз.
— А потому, что ты у него плохой ученик!
Я поклялся учить арифметику днем и ночью и обязательно исправить оценку. И я учил; но разве мог я решить задачу, над которой уже бьются многие поколения людей? Разве я мог примирить любовь с арифметикой? И когда мне пришлось выбирать между любовью и арифметикой, я выбрал то, что было легче, то есть любовь. И уже на следующем уроке арифметики вместо двойки, которую я имел до сих пор, получил единицу.
В следующий четверг мне не удалось ничего заработать. Поэтому в пятницу утром я залез в платяной шкаф, срезал с отцовского зимнего пальто двадцать пуговиц и продал их в школе за десять пара. Вырученных денег хватило как раз на то, чтобы купить пряник. В полдень я встретил Персу возле школы и, провожая ее, признался, что мое положение стало еще хуже, так как по арифметике я получил единицу.
— В таком случае, — сказала с горечью Перса, — я никогда не буду твоей.
— Но ты должна быть моей, если не на этом, то на том свете! — воскликнул я, вспомнив слова, которые я слышал несколько дней назад в театре.
— Как же это может быть? — удивилась Перса.
— Давай отравимся вместе.
— А чем мы отравимся?
— А вот чем, — продолжал я все решительнее. — Выпьем яд.
— Хорошо, — ответила она также решительно, — я согласна. А когда?
— Завтра, после полудня.
— Завтра я не могу, у нас завтра уроки.
— Верно, — вспомнил и я. — Завтра я тоже не могу: если я не приду в школу, мне запишут прогул, а у меня их и так уже двадцать четыре. Могут из школы исключить. Давай, если хочешь, в четверг. В четверг после полудня ни у тебя, ни у меня нет уроков.
Она согласилась, и мы договорились, что к четвергу я приготовлю все необходимое для отравления.
В четверг после полудня я украл на кухне коробку серных спичек и поспешил на место свидания, с которого мы вместе с Персой должны были отбыть на тот свет.
Мы встретились на нашем огороде, сели на траву, и из душ наших вырвался глубокий вздох боли и печали. Я достал из кармана коробку со спичками.
— Что же мы будем делать? — спросила Перса.
— Будем есть спички.
— Как это есть спички?
— А вот как, — сказал я и, отломив и отбросив головку в сторону, сунул остальное в рот.
— А что ты бросил?
— Это противно.
Она решилась и протянула руку за спичкой. Я отломил головку и отдал ей спичку. Она взяла ее и храбро начала жевать. Когда она съела три спички, на глазах у нее показались слезы.
— Я больше не могу. Никогда в жизни я не ела спичек. Не могу больше.
— Да ты и так уже, наверное, отравилась.
— Наверное, — захныкала Перса, — я чувствую, как у меня в горле что-то дерет.
— Вот видишь, значит ты уже отравилась!
Я же упорно продолжал и съел девять спичек. Но вот, наконец, и я потерял аппетит и почувствовал, как у меня в горле что-то дерет.
— Кончено! И я отравился! — сказал я торжественно, как и полагалось в такой момент. И тут наступила гробовая тишина, во время которой я никак не мог сосчитать, сколько будет четырежды семь, а Перса тоже о чем-то думала, пытаясь вытащить кусок спички, застрявший у нее между зубов. Наконец она нарушила торжественную тишину и спросила:
— А что же теперь?
Этот вопрос вселил в мою душу страшное смущение, ибо после того как мы совершили обряд отравления, я действительно не знал, что бы можно было еще предпринять. Наконец меня осенило.
— Знаешь что, раз уж мы с тобой отравленные, давай перекрестимся.
Она перекрестилась, а затем то же самое сделал и я.
— А теперь, — продолжал я, — пусть каждый идет к себе домой и умирает. Стыдно будет, если мы умрем здесь, в огороде. Мы с тобой из хороших семей, и нам не к лицу умирать под забором.
— Хорошо, — сказала она.
И мы расстались.
Все дело между тем кончилось так: Перса пришла домой и попросила, чтобы мать приготовила ей постель, а она ляжет умирать. При этом она сказала, что отравилась палками от спичек. А мать, не принимая во внимание ни ее положение, ни ее чувства, закричала:
— Ну, раз ты могла есть палки в огороде, так поешь их и дома.
Затем, задрав ей юбку, она начала выбивать с противоположной стороны все то, что так глубоко засело Персе в голову.
После такой порки Перса меня возненавидела. Тем и закончилась моя первая любовь.
Первые и последние стихи