Автобиография Элис Би Токлас

Когда мы пришли там уже была целая толпа народу и вскоре Гертруда Стайн разговорилась с маленьким человечком который сидел в углу. Когда мы уходили она договорилась с ним о встрече. Она сказала что он фотограф и вроде человек интересный, и напомнила мне о Жанне Кук, жене Уильяма Кука, та хотела чтоб с нее сделали снимок отправить родителям Кука в Америку. Мы все втроем пошли к Ман Рею в гостиницу. Это был один из маленьких просто крошечных отелей на рю Деламбр и у Ман Рея там был номер из самых маленьких, но я ни разу не видела чтобы в одну комнату, даже в корабельную каюту, столько всего уместилось да еще так восхитительно суметь все расставить. У него была кровать, у него были три больших фотоаппарата, у него были всякие разные подсветки, у него был экран, и маленький чуланчик в котором он проявлял снимки. Он показал нам фотографии Марселя Дюшана и множества других людей и спросил нельзя ли ему прийти и поснимать студию и Гертруду Стайн. Так он и сделал и еще снимал меня и фотографии нам всем очень понравились. Время от времени он делал и делает серии снимков Гертруды Стайн и она всегда восхищалась тем как он выстраивает свет. Домой она всегда возвращается в полном восторге. Однажды она ему сказала что сама себе на его фотографиях нравится больше чем на каких-либо прочих за исключением одного моментального снимка который я недавно сама с нее сделала. Ман Рей забеспокоился. Через некоторое время он попросил ее прийти к нему позировать и она пошла. Он сказал, двигайтесь как вам будет угодно, глаза, голова, не важно, это будет поза но мы сохраним всю прелесть моментального снимка. Позировать пришлось подолгу, она, как ей и было велено, двигалась, и результат, то есть его последние снимки, получился необычайно интересный.

С Робертом Коутсом мы тоже познакомились у Джуэттов в то же самое время сразу после войны. Я помню тот день как сейчас. День был холодный, сумрачный, в гостинице на верхнем этаже. Там было множество молодых людей и вдруг Гертруда Стайн сказала что забыла включить у машины габаритные огни а штраф платить она больше не хочет, мы только что платили штраф за то что я сигналила в клаксон пытаясь согнать с дороги полицейского который мешал нам ехать а ее оштрафовали за то что не с той стороны объехала столб. Ага сейчас, сказал какой-то рыжий юноша и тут же исчез и тут же вернулся обратно. Горят, объявил он. Но как вы догадались которая машина моя, спросила Гертруда Стайн. Вот так и догадался, ответил Коутс. Нам всегда нравился Коутс. Когда гуляешь по Парижу так редко встречаешь знакомых что даже удивительно, но мы постоянно наталкивались на Коутса рыжего и без шляпы в самых неожиданных местах.

Было это приблизительно в эпоху Брума, о котором я еще расскажу, и Гертруда Стайн очень заинтересовалась текстами Коутса как только он их ей показал. Она сказала что у него у единственного из всех молодых есть индивидуальный ритм, его слова звучат глазу, а у большинства не звучат. А еще нам нравился адрес Коутса, Сити-отель[149], на острове, и вообще все в нем нравилось.

Гертруда Стайн была в восторге от проекта исследования который Коутс подал на премию Гугенхайма[150]. К сожалению, проект, а это был целый маленький роман совершенно очаровательный и Гертруда Стайн написала рекомендательное письмо, премии не получил.

Как я уже сказала еще был Брум.

До войны мы были знакомы с одним молодым человеком, не близко знакомы а так немножко, Элмер Харден, он в Париже обучался музыке. Во время войны до нас дошел слух что Элмер Харден вступил во французскую армию и был тяжело ранен. История вышла удивительная. Элмер Харден ухаживал за французскими ранеными в американском госпитале и один из его пациентов, капитан который едва не лишился руки, возвращался обратно на фронт. Элмеру Хардену надоело работать сиделкой. Он сказал капитану Петэ, я еду с вами. Это невозможно, сказал капитан Петэ. И тем не менее, упрямо сказал Элмер.

И тогда они поймали такси и поехали в министерство обороны а потом к дантисту а потом бог весть куда только они еще не поехали, но к концу недели капитан Петэ был снова в строю а Элмер Харден был зачислен к нему в полк рядовым. Он славно воевал и был ранен. После войны мы снова встретились и виделись потом довольно часто. Он сам и те чудесные цветы которые он нам посылал очень нас радовали в первые дни сразу после перемирия. Мы с ним постоянно говорим о том что мы с ним будем последними из нашего поколения кто помнит войну. Боюсь только что даже мы стали понемногу ее забывать.

Хотя буквально на днях Элмер заявил поздравьте меня это триумф, ему удалось заставить капитана Петэ а капитан Петэ бретонец[151] признать что это была славная война. До сей поры если Элмер говорил капитану Петэ, это была славная война, капитан Петэ отмалчивался, а на этот раз Элмер сказал, это была славная война, и капитан Петэ ответил, да Элмер, это была славная война.