Вечером они поехали рисовать.Герион сразу сделал краснокрылую надпись РАБ ЛЮБВИ на гараже священника,рядом с католической церковью.Потом, проезжая по Мейн-стрит, они увидели жирные белые буквы (свежие)на стене почты. КАПИТАЛИЗМ СОСЕТ.Геракл с сомнением посмотрел на запас краски. Ну хорошо. Он припарковал машину в переулке.Аккуратно зачеркнув белые буквыплотной черной полосой, он заключил ее в легкое красное облакокурсива.ОТРЕЗАТЬ ЗДЕСЬ. Когда они садились обратно в машину, он молчал.Потом они поехали к тоннелю,за которым был выезд на автостраду. Гериону стало скучно, он сказал, что не видит,где еще можно что-то нарисовать,достал фотоаппарат и пошел на шум автомобилей. Наверху, на эстакаде,ночь была распахнута настежьи гнала вперед фары как море. Он встал против ветра и позволил ему снять с себяшелуху.Тем временем в тоннеле Геракл закончил наносить на стены семь своих личных заповедей,в столбик, черным и красным, поверх выцветшеготрафаретного ОСТАВЬТЕ СТЕНЫ В ПОКОЕ, он стоял на одном колене и очищалкисть о край жестяной банки.Он не посмотрел на Гериона, но сказал, Осталось немного краски – еще РАБА ЛЮБВИ? – нетдавай сделаем что-нибудь повеселее.У тебя всё о несвободе, меня это угнетает.Герион смотрел на макушку Гераклаи чувствовал, что его пределы возвращаются. Ему нечего сказать. Нечего. Он отметил этот фактсо спокойным удивлением. Однажды,когда он был маленький, собака съела его мороженое. Остался только пустой рожокв выразительном красном кулачке.Геракл встал. Нет? Тогда поехали. На обратном пути они попробовали спеть «Радуйся, мир»,но слишком устали. Дорога показалась долгой.