Автобиография монаха

Некоторых великих учителей Индии называли "тиртхакарас", "проводники", потому что они показывают заблудившемуся человечеству проход через бушующее море самсары (кармическое колесо, круговорот жизни и смерти). Самсара, сверхъестественное коловращение побуждает человека придерживаться линии наименьшего сопротивления.

Становясь другом Бога, человек должен побороть дьяволов или грех, зло своей собственной кармы или действий, благодаря которым он погрязает в мире иллюзий. Знание жестких законов кармы укрепляет ищущего в поисках путей окончательного освобождения от этих оков (бандха). Йогин конустируется на контроле ума, потому что кармическое рабство человеческого существования коренится именно в страстях непросветленных рассудков. Всевозможные личины корнического невежества спадают, и человек видит свою истинную сущность.

Глава 29. Рабиндранат Тагор и я сравниваем школы.

--Рабиндранат Тагор учил нас, чтобы мы пели просто, самовыражая себя этим, как птицы.

Это объяснение дал мне Бхала Нетх, способнейший четырнадцатилетний ученик моей школы в Ранчи, после того, как я похвали однажды утром его мелодичные излияния. По любому поводу или даже без всякого повода мальчик разражался целыми потоками мелодий. Ранее он учился в знаменитой школе Тагора, которая находилась в Болпуре и называлась "Шантиникетан", или "гавань мира".

--С самой ранней юности песни Рабиндраната Тагора звучали на моих устах,--сказал я своему собеседнику.--Его возвышенными стихами наслаждается вся Бенгалия, даже необразованные крестьяне.

Мы с Бхолой спели несколько вещей Тагора. Тагор переложил на музыку сотни индийских стихотворений, как своих собственных, так и написанных в древности.

После пения я сказал:

--Я встетился с Тагором после того, как он получил нобелевскую. премию по литературе. Мне очень хотелось посетить его, ибо я восхищался его лишенной дипломатии смелости, с которой он отделывался от своих литературных критиков.

Заинтересованный Бхола просил рассказать об этом.

"Учетые критики строго порицали Тагора за введение в бенгальскую поэзию нового стиля,--начал я.--Он смешивал классические выражения с разговорной речью, игнорируя все предписанные ограничения, любезные сердцам ученых кандидатов. В его песнях глубокая философия истины воплощалась в эмоционально насыщенные выражения; при этом он обращал мало внимания на приятые литературные образцы.

Один влиятельный критик прозрачно намекнул на Тагора, когда писал о "поэте-голубе", который продал свое "воркование за рупии". Но месть Тагора оказалась не за горами: литературный мир Запада воздал должное поэту вскоре после того, как он перевел на английский язык свой сборник "Гитанджали" ("Жерственные песни"). Целый поезд пандитов, среди которых были и его прежние критики, отправися в Шантиникетон, чтобы принести ему поздравления.

Рабиндранат принял гостей только после намеренно длительной задержки, а затем выслушал все похвалы в полном молчании.

В конце же церемонии он повернул орудие их критики против них же самих.

--Джентельменя,--заявил он,--расточаемые вами благоуханные восхваления по моему адресу густо источают тошнотворный аромат вашего прежнего презрения. Но, возможно, существует какая-то связь между полученной мною нобелевской прмией и силой ваших неожиданных похвал. Я все тот же поэт, который ак не понравился вам, когда впервые положил свои скромные цветы на алтарь Бенгалии.

Газеты напечатали об этом смелом поступке Тагора. Меня восхитили слова, произнесенные человеком, не поддавшимся гипнозу лести,--продолжал я.--Меня представили Тагору; это сделал его секретарь мистер К. Ф. Эндрьюс /1/, просто одетый в бенгальский костюм дхоти. Он Любовно называл Тагора "гурудева".

Рабиндранат принял меня любезно. Он излучал ауру очарования культуры и вежливости. Отвечая на мой вопрос об истоках своего литературного творчества, Тагор сказал, что его вдохновляли, помимо нашего религиозного эпоса также произведения Видьяпати, классика-поэта XIV века".

Воодушевленный воспоминаниями, я запел старую бенгальскую песнь в обработке Тагора "Зажги светильник твоей любви"--и мы с Бхолой, радостно распевая песни, гуляли по двору Видьялайи.

Года через два после основания Видьялайи в Ранчи я получил от Тагора приглашение посетить его в Шантиникетоне, чтобы обсудить вопрос о наших идеях воспитания. Я охотно согласился.

Поэт сидел в своем кабинете, когда я прибыл. Как и во время нашей первой встречи, я подумал, что он представляет собою поразительный образец подлинного мужчины, какой только мог пожелать себе любой живописец в качестве модели. Его великолепно высеченной, благородное, аристократичное лицо было обрамлено длинными волосами и вьющейся бородой. Не меньшее очарование имели большие глубокие глаза, ангельская улыбка и голос, звучащий подобно флейте. Стройный, высокий и серьезный, он сочетал со всем этим почти женскую нежность и очаровательную непосредственность ребенка. Идеал поэта не мог бы найти более подходящее воплощение, чем этот певец-аристократ с такими манерами.