Автобиография одной итальянской семьи

Интересный тандем получается у братьев. Джанни действует спонтанно, мало задумываясь о логике, но всегда безошибочно попадая в яблочко. Санто не может без логики и целенаправленности, но именно эти качества очень часто становятся «подставленным плечом» и спасают замыслы Джанни. Санто ищет общества людей с высоким статусом, без поддержки статусных личностей ему неуютно. А Джанни, наоборот, уходит от подобного общения, ему нужны свобода и, как ни странно, внутреннее одиночество. Может, в этом и кроется одна из важных потребностей настоящих гениев? В своей вспыльчивой неуживчивости и колоссальной одаренности внутреннее одиночество они нащупывают с легкостью. Но далеко не каждому выпадает счастливый жребий иметь такое верное «подставленное плечо», каким был для брата Санто.

Ольга Егорова

Моему брату

1

По утрам я обычно просыпаюсь рано, встаю быстро и сразу погружаюсь в только что наступивший день и в тот, что еще наступит. И в тот, что наступит следом за ним. Я человек настоящего и будущего, всегда таким был и таким останусь.

С детства я был послушным ребенком, с дисциплиной атлета и добросовестностью банковского служащего, тем более что моим первым местом работы был банк. Великий калабриец, писатель Коррадо Альваро в одном из своих дневников написал: «Самое большое несчастье, которое может постигнуть человеческое общество, – это сомнение, стоит ли жить честно». Его слова на всю жизнь стали моими.

У каждого свой характер, свой замес, и мой замес именно такой. Я не попадаюсь в чарующие тенета ностальгии, а всегда стараюсь отпустить прошлое как оно есть, со всеми его водоворотами ошибочных или вовсе не произнесенных слов, с его наследием красивых фотографий и жестов сожаления.

Однако и в моей теперешней слишком активной, подчас лихорадочной жизни, вопреки почтенному возрасту, бывает так, что снова появляются воспоминания о той, другой жизни. И тогда я спрашиваю себя, каким бы я стал и какими стали бы мы все, если бы Джанни все еще был с нами. Если бы все необыкновенные проекты, которые его ожидали и которые мы вместе могли воплотить в жизнь, не оборвала пуля серийного убийцы, выпущенная из оружия 40-го калибра.

В Майами 15 июля 1997 года погибла и часть меня самого.

Когда я разворачиваю ленту памяти, я снова все это переживаю заново. Переживаю мучительную боль от потери брата. И ту жестокость, с какой нашу семью, всегда объединенную любовью и творчеством, заставили облачиться в траур. И ту невосполнимую пустоту, что осталась после смерти Джанни в истории моды, и прежде всего в судьбах стольких людей, друзей и незнакомых, знаменитых и безвестных.

Я снова вижу, как вхожу в Миланский собор в день похорон, назначенных на шесть часов вечера двадцать второго июля. Донателла вцепилась мне в руку, лицо ее закрыто вуалью. Я держусь изо всех сил и изо всех сил стараюсь поддержать ее. Нас окружают люди, много людей, но в этот момент мы с ней глубоко одиноки.

* * *

Насколько я знаю, ни в итальянском, и ни в одном другом языке не существует слова, которое означает потерю брата или сестры. Нет эквивалента понятиям «вдовец» или «сирота». Но боль утраты огромна, и я слишком близко с ней знаком. Может показаться абсурдным, но за всю жизнь мне лишь дважды довелось пережить эту боль. Мне судьбой было назначено дважды стать старшим братом, человеком ответственным, с головой на плечах, на которого всегда можно положиться. Когда мне было почти девять лет, а Джанни семь, умерла наша старшая сестра Тинучча. Я называю ее здесь уменьшительным именем, а полное имя было Фортуната, и ей еще не исполнилось десяти. Эта трагедия потрясла наших родителей и нанесла серьезную травму нам, малышам.

Я очень любил Тинуччу, и почему-то сейчас в памяти всплыла одна сцена. Это было зимой, и в Реджо-Калабрии[2] выпало много снега. Мы с Тинуччей, в теплых пальто, в шарфах до самых глаз, с террасы нашего дома с восторгом обстреливали снежками улицу. Я хорошо помню то простое детское счастье, что охватывало нас тогда.

Когда Тинучча заболела перитонитом, нас с братом отправили к родственникам. Ей становилось все хуже, держалась высокая температура, и врачи ничего не смогли сделать. С ее смертью надолго угас свет, освещавший наши детские дни. По желанию отца мы совсем недавно переехали на виа деи Корреттори и оказались далеко от нашего домашнего врача. Мама очень долго переживала и твердила, что, не будь этого переезда, Тинучча, может, была бы жива. Она все время плакала, испытывая к отцу безотчетную ненависть.

Все эти беды заставили меня быстро повзрослеть, и из мальчишки я превратился в маленького мужчину, не по годам разумного и зрелого. Со смертью Тинуччи моя участь старшего брата была решена окончательно, а характер сформировался внутри этой боли, которую я, как ни удивительно, умел преодолевать.