Автобиография Пирогова Василия Яковлевича. Мемуары сквозь годы войны

Конец ноября. Ночи почти зимние, длинные. Но юг – снег выпадал и таял. А ночью изредка стреляли наши дальнобойные орудия, и четверо солдат принесли в палатке раненого ихнего офицера. Занесли в шалаш, а вскоре пришла скорая помощь и увезла его. А свету всё не было. Наконец дождался. Дали мне кусок мамалыги, которую я взял в руки в первый раз и первый раз понюхал и ничуть не задел – почти трое суток и есть не хотелось. А у меня забрали с килограмм колбасы, две банки консервов тушёнки, с полкило сыру, булку хлеба, папирос пять пачек «Беломорканал», а мне дали сигарет одну пачку «Плугар». Сигареты были хорошие, хотя Румынские, желтоватого цвета.

Итак, через трое суток начал есть эту траву (мамалыгу). И то досыта не давали. В общем, с горячего фронта попал на фронт голодающих, вошезаедаемых, дизентерией страдающих, умирающих, болеющих, плетьми битых, и всяких-всяких услуг.

И от шалаша меня повели двое до большого села. Там нас согнали уже пятерых, а двоих и командира не было. Командира мы видели только в городе Тирасполе издалека, близко подойти не дали. И нас поместили в лагере в городе Бендеры в бывшей турецкой крепости. Из себя что представляет эта крепость: как силосная яма закрыта сверху слоем почвы и сделаны узкие щели для пулемётов – это и было за место окон. Там была сырость, грязь, возили в неё чащу, падаль от кукурузы и солому. На этом спали, так и жили. Кругом загородили колючей проволокой, был пущен ток. Всё утопало в грязи – утром встаёшь и мокрый. Жандарм приходит, с сплёткой сгоняет всех в одну сторону и начинает считать по заднице плёткой – рука устанет. Второй приходит – только плётка свистит, бежишь так чтоб не успел урезать.

Конечно, не все были такие дураки, но были и подходящие. Вот в этом лагере я и заболел. С гусиное яйцо образовалась шишка в паху и я ходить занемог.

Жандармов сменили, пришёл новый, чёрный, выше среднего роста, страшно суровый на вид. С плетью подходит ко мне, я лежу – ребята натаскали мне кучу соломы. Заставил меня показать ему шишку, я показал, и он ушёл. Это было утром. Смотрю в обед несёт мне супу и чаю, кусочек хлеба и полотенце-тряпку. Маячит дескать обливать тряпку чаем и прикладывать к шишке. И я стал так делать. Он, большое ему спасибо, три раза в день мне приносил. Тогда я почти из мёртвых воскрес. Правду люди говорят: «белый свет не без добрых людей». Так оно и есть. Все ребята говорили, что я похож был на кого-то из его родных – счастливым меня назвали. Потом его проводили на фронт, я ему пожелал много хорошего. Чтоб хоть в живых остался этот суровый, но добрый человек. Много говорили, кто-что: одни – он, наверное, коммунист, другие – русский, но боялся говорить и так далее, тому подобное.

В этом лагере строили казарму для военнопленных или для жандармов. Подымали землю на дом, подымали тачками, ходили по лесам. Жили впроголодь. Работать такую тяжёлую работу не очень тянуло. Вот некоторые хитрили – ходили в туалет и подолгу. Таких встречали жандармы плетями и говорили через переводчика: «на такой туалет – час, два нельзя тратить». И били плетью кого заметят, а их много наблюдателей, чуть меньше, чем нас рабочих.

Потом погнали нас в город Кишинёв, где с полмесяца находились в тюрьме за железными воротами. Три раза приносила передачу моя знакомая девушка, хотя передавать строго запрещали. А когда шли по дороге, да некоторые старались передать, за что получали прикладом в спину или по голове, а одна даже упала, но всё равно успела – передала. Но её передачу жандармы отобрали и сами сожрали. Через полмесяца нас погнали в Румынию в концлагерь в городе Яссы. Потом лагерь в городе Васлуй. Здесь нас морили, вши, как бомбы, бегали по койкам и по всему, свирепствовала дизентерия. Каждый день, утром и вечером в арбе (колёсная повозка) увозили мёртвых военнопленных на паре быков. Быки здоровые были, каждый рог – метровый, я таких больше нигде не видал. Правда, в Бессарабии видел, но у тех рога меньше, сантиметров по 50-60 были, синего цвету.

В этом лагере мне по спине ударили черпаком за котелок чаю, но ребята меня скрыли, иначе мне дали б раз десяток по хребту. Я чаю хотел, а мне три дня не доставалось. На четвёртый день стояло впереди меня человек девять или десять, а чаю уже опять мало – я и решил посамовольничать. И получил за это по позвоночнику. Удар был крепким, но черпак не согнулся.

Наше правительство узнали, что нас вши заедают и обратились к их правительству с протестом, что такое свинство творится в лагерях. И они стали в печках жарить бельё со вшами. Бельё всё так пережарили, что оно распалось (от жара), а вши по койкам ползают. Они давай и одежду жарить, и она распалась, а вши всё господствуют по всему лагерю. У пленных вся одежда износилась, а вши всё живут. Что делать? Стали одевать они нас в свои костюмы для военнопленных – во всю спину круг (чтобы попадать при стрельбе удобнее было) и перевели в новый и последний для нас лагерь на станции Слободзея, и за полтора года первый раз вымыли в бане. И одели всё вышеуказанное и только тогда избавились от вшей.