М. И. Зимов требовал определенности: «Когда вы не согласны с нашей линией, вы так и заявляйте, а не шепчите за углами и не затирайте очки другим товарищам». Время разговоров подходит к концу, поддакивал Кликунов. Пора заявить, кто за ЦК, а кто против: «До сих пор наша ячейка обычно отмалчивалась <…> а если и реагировала, то <…> больше в беседах в коридорах, чем на собраниях. Надо присоединить свой голос к голосу партии <…> сказать свое слово о поведении оппозиции: „Или склонитесь, или партия перешагнет через вас“». «Всяким разногласиям в данный момент нужно положить конец, – постоянно повторял Кликунов в конце октября. – Нужно вопрос ставить прямо: или мы с партией, или с оппозицией»407
. Литератор-оппозиционер Илларион Виссарионович Мгеладзе (псевдоним – Илья Вардин) высказался по поводу такой ситуации: «Подлинного демократизма нет и не может быть и в ячейке. Секретарь ячейки не может вести себя иначе, чем ведут себя секретари всех вышестоящих органов. Секретарь ячейки смотрит всегда вверх и очень редко – вниз»408.Сторонники ЦК хотели услышать четкую самоидентификацию. «Не лукавьте, – требовал Ляпин. – В докладе [я говорил, что] роль частного капитала снижена, а Неудахин наводил панику о росте капиталистических элементов <…> Тов. Неудахин, надо заявить по-большевистски, „[я —] оппозиционер“!»
Однако употребление ярлыка «оппозиционер» в принципе оспаривалось. В 1923–1924 годах партийный аппарат начал использовать его как способ определения несогласных, но этот термин крайне редко использовался для самоидентификации. К 1927 году произошли некоторые изменения в семантическом поле слова. Единомышленник Кутузова Таскаев вначале предпочитал термины «инаковидящие» и «инакомыслящие». Но уже 19 сентября Тарасов гордо заявлял: «Мы, оппозиционеры!» «Что такое оппозиция? – спрашивал себя Троцкий. – Оппозиция есть меньшинство в партии. Этим определяются методы ее работы. Оппозиция борется за влияние в партии, прежде всего за влияние на пролетарское ядро партии»409
.Вот как самоидентификация оппозиции происходила в Иркутске. «Кто я такой и кто мы такие?» – вопрошал Беленький. – «Ты, как всегда, „якаешь“», – перебил его кто-то. – «Я скажу в двух словах: я считаю себя Ленинцем. Я против всяких ревизий Ленинизма, с какой бы стороны они ни исходили. Я за ленинизм 95 пробы <…> (
– У нас партийный съезд не созывался уже два года.
Крики: «долой», шум.
– Если вы не даете нам возможности <…>
Голоса: «Кому – вам?».
– Нам, оппозиционерам» (
Голос с места: «ты не Шляпников!»411
Об Александре Гавриловиче Шляпникове, большевике с 1903 года, одно время члене ЦК, никому не надо было напоминать, как и о Мясникове. Утверждение «леваков», что налицо «ряд уклонений в сторону недоверия к творческим силам рабочего класса и уступки буржуазно-чиновничьим кастам», что партия «слишком далеко сидит от шофера нашей революции – пролетариата» и что задачей профсоюзов является организация управления народным хозяйством и партии нечего брать на себя эту функцию, было резко раскритиковано в ходе дискуссии и на Х съезде РКП(б) Лениным. Тем не менее – и это главное – Ленин воздерживался от полной делегитимации оппонентов слева.
Кутузов пришел к самоидентификации «оппозиционер» постепенно. «Совсем недавно [он] был в состоянии младенческом, – заметили в Томском окружкоме, – говорил, что „еще не оформился“. Теперь он превратился в стопроцентного оппозиционера». «По вопросу Китайской революции я стою на стороне оппозиции, по остальным вопросам для меня неясно», – уточнял сам Кутузов во время рокового собрания 24 октября. «Около 2-х недель назад на ячейковом собрании в СТИ он не говорил, что он не оппозиционер, он „только“ указывал: „Мы не можем основательно разобраться во всех спорах оппозиции и ЦК, т. к. не имеем возможности познакомиться с документами оппозиции“»412
. Неделей позже Кутузов дал справку, что ушел с собрания актива до голосования, «потому такими фактами не нужно оперировать»413.