Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Если Редозубов не понимал, что он стал инструментом в руках чуждого течения в партии, то тем хуже для него, считали в контрольной комиссии. Поскольку он «заранее готовился к выступлению против партаппарата с целью дискредитировать его, готовя и группируя вокруг себя единомышленников», его действия были нацелены на раскол партии. Рассказывая «своим единомышленникам» о своих намерениях, «Редозубов не попытался поставить в известность ни бюро ячейки, райкома и контрольную комиссию о якобы замеченной им неправильности и ненормальности в работе окружкома». Вместо этого он «выступил перед широкими партмассами, чем сделал попытку частично реализовать свой план похода на Окружной партаппарат». Группа Редозубова могла оказаться независимой политической сущностью, течением, тайно манипулирующим авторитетом вождей в целях привлечения сторонников, – в последующие годы это будут называть «вербовкой».

На следующий день Матч вызвал на опрос Михаила Ильича Шейна из Сибирского технологического института. Своими близкими знакомыми опрашиваемый назвал Мальгина и Кликунова «из нашей ячейки», а также, конечно, Редозубова, которого знал с 1922 года, а близко общался с 1923-го, когда Редозубов стал студентом. Шейн считал, что Редозубов «политически развит средне», или, в другой формулировке, «о Редозубове скажу, что он политически грамотен, но не вполне выдержан».

Уровень «выдержки» часто упоминается в документах как предписанное качество большевика. Этот термин полисемантичен, в разных ситуациях он означает разное, и на этих тонких отличиях партийные следователи часто будут играть: «невыдержанность», «несдержанность» может выступать как оправданием, так и обвинением. В суждениях о характере Редозубова просматривается вся сложность самогерменевтики. Набор качеств коммуниста, нюансы в их определении раскрывают тонкости оценки состояния души. Партия отличала поведение («дисциплина») от внутреннего настроя («выдержанность») и наклонностей. Насколько партиец должен быть активным, открытым, преданным, подчиняться ли ему партии любой ценой или же можно сохранять определенную автономию мысли – вот главные оценочные вопросы внутрипартийных споров середины 1920-х годов. Перед нами отличный пример высоких ожиданий от опытного, хотя и очень молодого большевика. Почему Редозубов будоражил партию во время дискуссии, а не помогал ей? Почему его голос только мешал во время прений?

Шейн был делегатом недавней конференции Томского 1-го района. «Разговоры с Редозубовым бывали политические и об аппарате Окружкома, был разговор до съезда». Товарищи во многом соглашались друг с другом: «Мы рассуждали о том, что у нас какое-то затишье, что мало разбирается вопросов о партийной работе. На собраниях ячейки я говорил, что у нас затишье. Я говорил также, что работы Окружкома не чувствуется, что видно из-за затишья ячеек. Я сам лично не хотел выступать по работе Окружкома и с Редозубовым об этом не говорил».

– Что говорил Вам Редозубов об антизиновьевской пропаганде?

– Он был троцкистом и объявил, что он [в] ленинизм зиновьевский не верит.

– Читали ли Вы телеграмму съезду от бюро, и как ее считали?

–

– О сохранении мест комитетчиками, в связи с посылкой телеграммы, Редозубов не говорил, а говорил, что она не от Бюро, а от Цехера, т. к. подписана им одним, и что большинство членов Окружкома отсутствовало.

– О необходимости войны или бучи в Томске он не говорил.

– О конкретных мероприятиях борьбы против Окружкома также со мной не говорил. О содержании письма Ширяева я узнал только вчера от него самого, а что он писал письмо, это я знал раньше.

Матч дал Шейну возможность заявить о своей лояльности.

– Какого мнения о работе Окружкома Вы в настоящее время?

– В настоящее время работа Окружкома видна, хотя бы по тем собраниям АПО Коллектива и активистов92.

Явно озабоченный следствием, Редозубов стремился показать, что интерпретация ОГПУ его письма была тенденциозной. На следующий день после опроса он срочно писал в Ленинград своему тезке и товарищу: