Автобиография. Вместе с Нуреевым

В одном из интервью заслуженный артист РСФСР Михаил Барышников рассказал: «Я не знал Рудольфа в России. Он был старше меня на десять лет и остался в Париже за три года до того, как я приехал в Ленинград. Но он был для нас легендой. И когда наш общий друг подошел ко мне в Лондоне и сказал: “Рудольф хочет с тобой встретиться, если ты этого хочешь”, я конечно, ответил: “Да”. На следующий день наш друг заехал за мной рано утром, чтобы люди из КГБ не видели, как я ухожу из отеля. Мы подъехали к дому Рудольфа – большому, красивому каменному особняку, стоящему на краю громадного парка. Дом был почти пустой – только штабеля книг по всему полу и несколько предметов из старинной итальянской мебели. В центре этого большого пустого пространства сидел Рудольф. Мы провели вместе целый день. Он расспрашивал меня о труппе, о ребятах, об их судьбах, но больше всего ему хотелось говорить о танце: об учителях и технике, о том, как делают класс русские, как делают его французы, как – англичане, и как долго они разогреваются, и как работают у палки… Он становился все более увлеченным, эмоциональным.

Он был одним из первых в России, кто вышел на сцену в одном трико и танцевальном бандаже. Большинство танцовщиков носили для благопристойности мешковатые короткие штаны. Долгое время Рудольф жил в доме нашего балетного педагога Пушкина. Один наш общий друг рассказывал, что однажды пришел к Пушкину, дверь ему открыла жена Александра Ивановича, Ксения и сказала: “Т-с-с, Рудик слушает музыку в комнате”. Друг сказал: “Хорошо, я буду слушать вместе с ним”. Когда он вошел в комнату, Рудольф сидел на полу, слушал Бранденбургский концерт – он страстно любил Баха – и играл с детским паровозиком. Вероятно, ему было уже двадцать лет. В некотором роде, это сущность Рудольфа: Бах и детский паровозик. Он был большим артистом и большим ребенком».

Уже спустя неделю после выздоровления Нуреева настиг новый удар. Вот как это было: «Я узнал, что артисты Кировского будут вскоре выступать на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Вене и что танцовщиков из всех советских республик пригласят в Москву на отбор. В списке ленинградцев я себя не обнаружил».

Сколько раз говорил он себе, что надо прикусить язык, не спорить, не язвить, обуздать свой характер. Не смог. В результате коллеги начали активно «дружить» против него. «Возможно, он и хорошо танцует, но в труппу совсем не вписывается», – говорили они о Рудике. Не лучшим образом сказалось на репутации Рудольфа и его нежелание вступить в комсомол.

«Поскольку обычная советская молодежь, не колеблясь, вступает в комсомол, мой отказ естественно сделал меня объектом подозрений, сомнительным общественным элементом. В России вся так называемая верно мыслящая молодая элита стремится объединиться в один большой могучий коллектив. Все комсомольцы думают одинаково, выглядят одинаково, говорят одинаково. Непостижимо, что кто-то пытается отделить себя от них, остаться в стороне, наедине с самим собой. Эта ненормальная склонность к уединению заслуживала презрения. Вот так получилось, что уже в первый год моего пребывания в Ленинградском хореографическом училище были посеяны семена серьезной неприязни по отношению ко мне», – вспоминал артист в «Автобиографии».

Еще одним аргументом не в его пользу стали отношения Рудика с красивой кубинской танцовщицей. Уже после смерти Нуреева кто-то из его соучеников вспомнит: да, действительно, был у Рудика непродолжительный роман с воспитанницей Ленинградского хореографического. Вскоре после окончания училища, девушка уехала в Москву, а затем на Кубу. Провожая любимую, Рудольф запрыгнул в отъезжающий поезд и там, сидя в купе, они плакали и прощались.

Но это дело прошлое, а теперь ему нужно во что бы то ни стало отстоять свои права.

«Я пошел к директору и убедил его, что должен участвовать в конкурсном отборе. Мою фамилию внесли в список конкурсантов…

Вена понравилась мне с первого взгляда. Она показалась самым веселым, красивым и гостеприимным городом из всех, какие я когда-либо видел», – вспоминал Нуреев.

На обратном пути, возвращаясь в Москву с пересадкой в Киеве, в перерыве между отбытием и прибытием поездов, составлявшем несколько часов, Рудольф и путешествовавший вместе с ним оркестрант из Кировского решили осмотреть город, зазевались и… поезд уехал без них. С кем не бывает? Происшедшее могло стать поводом для шутки и только. Но уже тогда, стоя на вокзале, Рудик кожей чувствовал: грядет недоброе.

«Я сказал своему приятелю, что готов биться об заклад: его оркестр встретит смехом и шутками, в то время, как мое отсутствие будет истолковано в совершенно ином свете».

И действительно, в труппе были уверены: уж на этот раз нарушение дисциплины Нурееву не простят, уволят, как пить дать. Мысль о подобной перспективе для выскочки грела, похоже, многих. Они уже начали делить между собой партии, которые танцевал Рудик. А репертуар у Рудольфа Нуреева был завидный: «Спящая красавица»[19], «Лебединое озеро»[20], «Гаяне».