Автограф президента (сборник)

Суд над Берией и его подручными состоялся, когда я уже твердо решил, что, закончив десятый класс, буду поступать в университет.

После очередной реорганизации в управлении почти не осталось тех, кто работал там в послевоенные годы, и когда я снова появился на управленческой даче, в волейбол уже «резались» совершенно иные люди.

Все это знал, конечно, и дядя Геня, хотя он, наверное, не присматривался ко всему происшедшему столь же заинтересованно, как я.

И поэтому, отвечая на его вопрос, я отшутился:

— Сам до сих пор удивляюсь!

Дядя Геня недовольно хмыкнул, и я подумал, что он, видимо, неспроста спросил меня об этом. И тогда я ответил вполне серьезно:

— Не созрел я тогда еще для службы в органах, дядя Геня. Мечтать — одно, а быть, как отец…

В этот момент дядя Геня резко крутанул руль, и мы съехали с асфальтового шоссе на немощеную дорогу, идущую между частными домами. Объехав на скорости выбоину, он сказал:

— Через пару минут будем на месте…

8

И действительно, вскоре мы остановились у одного из частных домов под крышей из оцинкованного железа.

Я вышел из машины, перепрыгнул через идущую вдоль забора канаву, заполненную дождевой водой, подошел к калитке и без особой надежды, что меня кто-нибудь услышит за этим глухим забором, постучал металлическим кольцом.

За забором раздался хриплый лай собаки.

Подождав немного и убедившись, что моего стука не слышно, а на лай собаки тоже никто не реагирует, потому что ее сразу же поддержали соседские псы, и теперь вообще невозможно было понять, по какому поводу поднялся весь этот лай, я встал на стоявшую возле калитки лавочку и крикнул через забор:

— Есть там кто-нибудь?

На мой вопрос собаки ответили еще более заливистым лаем.

Тогда дядя Геня, хорошо знавший образ жизни обитателей предместья и царившие здесь порядки (он сам всю жизнь прожил на окраине города и только совсем недавно, и то по причине крайней служебной необходимости, сменил свою видавшую виды развалюху на городскую квартиру недалеко от управления) и с иронической улыбкой наблюдавший за моими прыжками возле запертой калитки, решил облегчить мою задачу и дал продолжительный сигнал.

…Надо сказать, что этот сигнал достоин особого разговора. Весь гараж собрался, когда дядя Геня вносил в конструкцию новенькой «Волги» некоторые усовершенствования.

Первым делом он разместил в багажнике два танковых аккумулятора, добытых через знакомых особистов в стоявшей неподалеку от города воинской части. Тем самым, утяжелив багажник, он не только превратил обычный легковой автомобиль в вездеход, способный преодолеть сельское бездорожье, но и решил куда более важную, как ему казалось, проблему: теперь его «ласточка» не только заводилась с полуоборота в любую стужу; теперь он мог, не ожидая, пока заведется мотор, и не выжимая сцепления, на одном зажигании трогать с места и сразу набирать скорость!

Кроме этого, запас емкости аккумуляторов навел его еще на одну интересную мысль: в дополнение к стандартному сигналу он установил еще целый комплект различных сигналов, после чего их суммарное звучание стало напоминать гудок речного буксира. Когда дядя Геня проводил в гараже опробование нового сигнала, в расположенном через дорогу штабе гражданской обороны подумали, что это учебная атомная тревога.

Получив после этого инцидента соответствующее внушение, дядя Геня во избежание паники среди населения и прочих недоразумений никогда не пользовался сигналом в центральной части города и вообще прибегал к нему только в исключительных случаях.

…Вот и сейчас сигнал произвел необходимый эффект.

Все собаки, как по команде, умолкли, на крыльцо дома вышла женщина лет пятидесяти пяти, недоуменно оглядела окрестности и, заметив над забором мою голову, настороженно спросила:

— Что нужно-то?

— Семенкин Степан Прохорович здесь живет? — осведомился я.

— Здесь, — ответила женщина, вытирая руки о фартук. — А вы по какому делу к нему? Если за картошкой, то мы уже всю продали.

— Нет, я не за картошкой. Я из Комитета госбезопасности.

Мои слова произвели нужное впечатление: женщина сразу засуетилась, хотела вернуться в дом, но потом спохватилась и пошла открывать калитку, приговаривая на ходу:

— Я сейчас, сейчас…

Впустив меня во двор, она снова закрыла калитку и пошла впереди по сделанной из битого кирпича дорожке.

— Он там, за домом, — объяснила она мне, — с соседом дрова пилит на зиму. Одному ему трудно, он ведь инвалид войны, руки у него нет, вот и попросил соседа помочь…

Все это она говорила каким-то извиняющимся тоном, словно было нечто предосудительное в том, что один человек попросил другого помочь ему по хозяйству, а инвалидность как-то оправдывала просьбу ее мужа.

В полутора метрах от дорожки, ведущей на противоположную половину приусадебного участка, металась на цепи здоровенная псина. Хозяйка прикрикнула на нее, и собака, пытавшаяся, видимо, взять реванш за пережитое после дяди Гениного сигнала потрясение, виновато поджав хвост, попятилась к конуре и продолжала рычать оттуда.

— Да вы проходите, не бойтесь, — успокоила меня хозяйка, — она не достанет.