Автохтоны

Он слышал тихий, все приближающийся цокот копыт. Темные фасады ловили его и перебрасывали друг другу. Белая лошадь появилась в уличном проеме, голова опущена, плюмажик поник, темная фигура возницы колеблется сзади на облучке.

Человек в шляпе вздрогнул и боком двинулся к напарнику.

– Не оборачивайтесь, – повторил человек в шляпе. Папку человек в шляпе по-прежнему прижимал к груди. Пальцы белели на фоне темного коленкора.

– Не буду. Постойте, это вы за мной следили? Ну, в музее восковых фигур?

– Где? – недоуменно переспросил человек в шляпе.

– Вы еще оставили пальто.

– Ничего я нигде не оставлял, – крикнул новый владелец папки. Слова были приглушены туманом и все увеличивающимся расстоянием.

Он покачал головой и отошел в сторонку, чтобы уступить дорогу белой лошади.

* * *

Вероничка сомнамбулически подергивалась под неслышимую музыку, чтобы вернуть ее в мир грубых звуков, пришлось тронуть ее за плечо. Она открыла один глаз и вытащила один наушник.

– Никто не звонил. – Она вставила наушник обратно в нежное розовое ухо. – И не оставлял ничего.

Он пожал плечами и достал мобилу.

– Читали уже? – Шпет отозвался сразу, словно нес вахту у своего старомодного телефонного аппарата.

– Вечерку? Не успел. Завтра утром куплю.

– Могут разобрать, – предупредил Шпет, – вечерка у нас популярна.

– Воробкевич мне отложит. Я, собственно, звоню проконсультироваться… По весьма деликатному вопросу.

– Слушаю вас, – сказал Шпет глубоким бархатным голосом.

– Скажите, – он достал свободной рукой из кармана бумажку, – на театре был популярен язык цветов? Ведь наверняка поклонники, посылая своим кумирам букеты…

– Разумеется! Это целое искусство. Очень тонкое. Сейчас, увы, уже утраченное. Сейчас как? Лишь бы все видели, что букет дорогой. А эта чудовищная упаковка! Эта фольга!

Шпет говорил «фо́льга».

– А если я назову вам кое-какие цветы? Ну, вот, например, пассифлора. Такой большой цветок, чуточку похожий на терновый венец. Символ страстей Христовых, нет?

– Страстоцвет? – Шпет оживился, Шпет перенесся в мир примадонн, мокрых стеблей, опоясанных бриллиантовыми браслетами, визиток с золотым тиснением, дамских портсигаров и лайковых перчаток. – Нет-нет… Одну минуту…

Слышно было, как там, у себя, Шпет шуршит страницами, наверняка хрупкими и желтоватыми, быть может переложенными сухими полупрозрачными лепестками. У Шпета что, и вправду есть книга, посвященная языку цветов? Или он просто роется в старой энциклопедии?

– Вот, – сказал Шпет. – Пассифлора – она же страстоцвет, она же королевская звезда, означает верность и почтительность. Иными словами, если поклонник вручает вам букет, где наличествует цветок страстоцвета, это значит, что его сердце, переполненное любовию, – Шпет так и произнес – «любовию», – целиком принадлежит вам до гроба…

– До чьего гроба? – машинально переспросил он.

– Пардон?

– Нет, это я так… А примула вечерняя?

– Это совсем просто. Примула вечерняя, она же первоцвет, выражает… ну да, вот оно – бесконечную любовь и верность. Вы как бы говорите: «Даже если весь мир погрузится в сон, мое верное сердце будет стоять на страже твоего спокойствия».

– Роскошно, – сказал он, – и… все это понимали? Вот такой язык?

– Конечно, – авторитетно произнес Шпет, – а как же. Прекрасный, деликатный способ изъявления чувств. Ведь сказать впрямую: я вас люблю – несколько бестактно. К тому же ко многому обязывает. А язык цветов – это воздушно. Изысканно. И не ставит никого в неловкое положение. Ведь может быть и просто букет, ну, если не искать особого смысла. А может – признание в любви. Или, наоборот, объявление о разрыве отношений. Или что-то более сложное, более тонкое, ну это уже особые умельцы…

– Похоже на пиктограммы…

– Ну, да… Очень сложный язык. Надо было уметь читать его… Ведь порой соседство одного-единственного цветка сообщало посланию совершенно противоположный смысл. Нынешняя молодежь…

Он оглянулся. Вероничка покачивалась, закрыв глаза. Хорошая у нее работа, вообще-то. Непыльная. Но, наверное, и платят мало. С другой стороны, если ей, скажем, негде жить…

– Еще одно растение… витекс священный.

– Одну минуту… Да, вот! Витекс священный, авраамово дерево. Сиреневые такие цветы. Как свечи. Символ чистоты. А заодно – страстная мужская любовь.

– Как это может сочетаться? Чистота и страстная мужская любовь, в смысле?

– В театре – может, – строго сказал Шпет.

– А если в соседстве с… да, страстоцветом и примулой вечерней?

– Я бы сказал, – сейчас Шпет говорил раздумчиво, словно пробуя слова на вкус, – я бы сказал… Страсть, влечение, верность и почтительность. И, безусловно… матримониальное предложение, да.

– Послание от мужчины к женщине?

– Да, безусловно. Безусловно.

– Благодарю за консультацию, – сказал он, – вы мне очень помогли.

– Всегда готов, хе-хе-хе, – ответил Шпет игривый. Старчески игривый, к тому же. Словно бы у телефона стояло сразу несколько Шпетов, по очереди передающих друг другу трубку.