Читаем Автоматические стихи полностью

Автоматические стихи

Луны и солнца звуки золотыеСеребряные муки без ответаИ боли равнодушные нагиеПрошлых звезд танцующих над смертьюСияние ветвей и пыль цветовВека из розовых и мертвых телИ страшный шум необъяснимых словКак водопад от неба до землиНо отвратительно дышать и ждатьОпять судьба поет в своей лазуриНе надо ждать, не надо нас читатьМы только трупы ирреальной буриУтопленники голубых ветвейПусть нас назад теченье унесет.

«Звуки ночи, усталость…»

Звуки ночи, усталость —Так падает ручка из рукТак падают руки из рукИ сон встаетТак падают взоры в священные звуки разлукТак гаснут все разговорыЧто делать, мой друг,Уж скоро хотя и не скороУвидимся мы наяву

«Стекло лазури, мания величья…»

Стекло лазури, мания величья,Философия Шеллинга, газета и шар ГесперидВсё было странно найти на снегуГномы спускались к извилинамВек, слов, капель, цветовНемного выше рвали газетуИ ангелы ели судьбуТам Гамлет кричал о закатеИ билась Офелия в новом стеклянном гробуВидимо, не зная философии Шеллинга.

«Встреча в палате больничного запаха…»

Встреча в палате больничного запаха с сном о смородине изумило лицо военных бутылок. Волос опять танцевал, звезды с собора снимали венцы газолиновых ламп. Волос опять танцевал, но смутился и пал на затылок. Каждая лампа мечтала, потом разошлись по делам. А в подвале собора машины считали погибшие души. Их рвали на части с мучительным треском холста — лучи газодвигателей падали в хаос стеклянных и каменных башен. Каштаны цвели, купаясь корнями в моче. Цветы осыпались, и к небу летели огни лепестков. В подвале шары возвращались к исходу веков. И близилось утро.

«Стекловидные деревья рассвета…»

Стекловидные деревья рассветаНа фабричном двореТам Гамлет пускает в ход сложнейшие машиныКоторые ударяют колесамиВ вершины подводных горИ таютУтро равняется себе и соседнему вечеру счастья

«Философия Шеллинга упразднила газету и библию…»

Философия Шеллинга упразднила газету и библию, и никто не читает ни того, ни другого, ни третьего, сказал ангел. Другой пустил машину в ход — и медленно над миром стал появляться Рассвет. Внизу низшие духи кричали о муке железной руки, о шарах, о парах умывальника и еще о многом, левом и правом. Но они затихали, дойдя до философии Шеллинга, ибо оттуда открывался вид на газету, стеклянную библию, окаменелую руку и фотографический снимок, изображающий кубический камень. Где голубь, смеясь, говорил о судьбе возвратившихся к звукам первоначальной машины, они появлялись, и гасли, и, бежа, махали руками.

«Стекло лазури, мания верблюдов…»

Стекло лазури, мания верблюдовСоленая печаль орлов, огонь луныИ голова священника на блюдеВсе были вы давно нам сужденыМы только узнаём и вспоминаем:Да, так бежал ручей из слабых рукИ что-то падало чего нельзя качаясьВернуть к исходу и закату мукКак гири, души опускались к солнцуРека текла во мраке наизустьРука рвала с себя наряд прекрасныйПарад прекрасных звезд не знал отцаВсё это помнит сердце подлецаОн неумело руку поднимаетК плечу, но у плеча уж нет лицаКак быстро память счастье забывает.