Автономка

– Василий Иванович, вылет в семнадцать пятнадцать. Значит, в шестнадцать пятнадцать быть в полной готовности около штаба. Машина подойдет к крыльцу. Не опаздывать – полковник, сам знаешь, ждать не будет.

– Понял, товарищ подполковник.

– А до этого тебе предстоит побеседовать с подполковником Елизаровым. Он просился в ваш самолет, но, по нашей настоятельной просьбе, фельдъегерская служба ему отказала. Пусть поездом добирается. Однако с тобой попрощаться желает.

– Если спросит про причину моей командировки?

– Простая причина – служебная.

– Понял. Подробностями не баловать…

– И без подробностей не баловать.

– Где найти товарища подполковника?

– Позвони в гостиницу. Он там сидит. Говорит, что у крыльца какая-то дурная собака прохода ему не дает. Специально его дожидается. На других не лает, а его караулит. Это Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко после вчерашнего обжорства оклемался, чувствует вину за содеянное и таким образом извиняется перед людьми в форме. Молодец, Черноносенко! Службу знает. Ладно, иди. Кстати, постарайся вызвать его на неосторожные высказывания. Разговор будет записываться.

Положив трубку, Василий Иванович стал собираться. Аппарат ротной канцелярии динамик имел чуткий, и командир роты слышал, о чем разговор.

– Помяни мое слово, – предупредил Дмитрий Евгеньевич, – будет товарищ подполковник тебя на кого-то натравливать. На провокации не поддавайся, но, если будет данные подсовывать, загребай обеими руками. Пусть считает, что рыбка клюнула. Я думаю, он и приехал для того, чтобы данные подсунуть.

Арцыбашев кивнул и, уже одевшись, все же позвонил в гостиницу:

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Старший лейтенант Арцыбашев…

– Да-да, Василий Иванович, я узнал голос. Я сегодня уезжаю, потому хотел бы попрощаться. Зайдете?

– Да, мне подполковник Совкунов звонил, приказал зайти. Вы сейчас на месте?

– Жду вас.

– Иду.

* * *

– К сожалению, мое руководство не решилось привлечь вас к активной фазе операции, – сразу сообщил подполковник Елизаров. – Мои доводы о вашей опытности и прекрасной боевой подготовке не возымели действия. И я вынужден принести свои извинения за беспокойство, которое доставил вам своим визитом, в итоге оказавшимся бесполезным. Наверху посчитали, что риск «автономки» слишком велик даже для офицера спецназа ГРУ. Поскольку, случись что, в конечном итоге отвечать будет, естественно, организатор акции, то есть опять мое непосредственное руководство, а оно брать на себя ответственность не желает и предпочитает оставить вопрос на совести следственного комитета при военной прокуратуре. То есть ФСБ вроде бы как из игры выходит. Мне не слишком приятно сообщать вам это. Пришлось и самому побеспокоиться, и вас побеспокоить, и ваше командование озадачить. Но, сами же знаете, мы не можем докладывать высшему руководству о своих планах, пока не согласовали ваше участие с вами и с вашим командованием. А когда согласовали и своему высшему руководству доложили, оно оказалось категорически против.

– Это бывает, – согласился старший лейтенант, показывая лицом корректную бесстрастность и выдержку. Ни к чему было раньше времени лезть со своими предложениями, они должны были прозвучать от подполковника Елизарова. Только тогда можно рассматривать его действия как подготовленную и спланированную провокацию. – С командованием спорить бесполезно и, наверное, даже опасно. Но дело и без меня, думаю, не застрянет на месте. К тому же меня самого в Москву затребовали. Значит, могли бы последовать другие осложнения.

– Да. А по какому делу вас вызывают?

– По служебному… – скромно использовал Арцыбашев подсказку своего начальника штаба. И произнесено это было, при всей вежливости, так, что расспрашивать дальше не имело смысла.

И подполковник Елизаров это понял.

– Дело-то не застрянет, только пока я не вижу путей его продолжения. Конечно, мои варианты развития событий были связаны с некоторым риском, который опытного человека с хорошей подготовкой не остановит. И выполнить все было реально. Но руководство посчитало иначе. В итоге почти две недели выброшены и мне нечего делать с моими данными.

Василий Иванович услышал в этих словах открыто то самое предложение, которого ждал. Услышал явственно, потому что без этого предложения не было смысла в приезде подполковника ФСБ в бригаду, и об этом же пять минут назад говорил капитан Твердовский.

А подполковник Елизаров ждал вопроса, который показал бы заинтересованность старшего лейтенанта в данных и его готовность включиться в активные действия, невзирая ни на какие преграды. То есть миссия подполковника Елизарова в этом случае считалась бы успешно выполненной, поскольку именно этого он, скорее всего, и добивался.

И вопрос прозвучал. Вдумчивый, ненавязчивый, с интонациями, свойственными человеку, ищущему, как лучше представить свою просьбу: