Впрочем, сам Василий Иванович, старший лейтенант спецназа ГРУ, вроде бы и слушал, что ему говорят, но едва ли что-то слышал и уж подавно не мог анализировать сказанное. Но рядом стояла Людмила. Она слушала и кивала. А он в прострации находился, словно жил мыслями в другом измерении, и никак не реагировал на происходящее. И даже на простые уточняющие вопросы отвечал не сразу, с трудом заставляя себя сосредоточиться на необходимости думать и говорить. Может, так сработала способность подсознания к самозащите, стараясь смягчить случившееся, растягивая осознание непоправимой потери. По крайней мере, так определила для себя Людмила, работавшая психологом реабилитационного центра. А она свое дело знала. И не мешала мужу за своим подсознанием, как за ширмой, прятаться. Знала, что потом, выйдя из этого трансового состояния, Василий Иванович будет у нее многое переспрашивать, и потому старалась все запомнить, чтобы потом успокоить… Она всегда чувствовала себя старшей и ответственной за него. Впрочем, она и была на шесть лет старше мужа…
– Такси! Такси! Дешево!
Не обманешь – не продашь. Так зазывалы преспокойно привирали, поигрывая ключами от машин. Таксисты у вокзала уж очень напоминали торгашей с базара, с той же интонацией кричавших: «Персики! Персики! Недорого».
К приезду единственного за день поезда у вокзала всегда собиралось таксистов не меньше, чем пассажиров. Поэтому, когда Людмила взяла Василия Ивановича за локоть, останавливая, к ним бросилось сразу несколько человек, желающих выхватить сумки из рук старшего лейтенанта. А он, словно и не понимал ничего, стоял и смотрел вперед.
– Товарищ старший лейтенант! – услышала Людмила.
И только после этого увидела, как к ним спешит сержант, водитель штабной машины. Его, кажется, звали Володей, а фамилию она никогда и не знала.
– Пойдем, – потянула Людмила мужа. – За нами приехали.
Таксисты с неприязнью оглянулись на конкурента.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – сержант, оказавшись рядом, вальяжно козырнул, хорошо осознавая вольности, которые может себе позволить штабной водитель.
Штабной «уазик» стоял с включенным двигателем, и в салоне было тепло, несмотря на то что на улице стоял мороз. В машину уселись быстро, устроив тяжелые сумки на заднем сиденье рядом со старшим лейтенантом, и сразу поехали. Но на выезде с привокзальной площади, огороженной трубчатым парапетом, какой-то человек неопределенных лет встал посреди дороги и замахал рукой, останавливая машину. Володя коротко глянул на старшего лейтенанта через плечо, а Людмила, устроившаяся на переднем пассажирском сиденье, приказала, как умеют приказывать только офицерские жены, вполне безапелляционно:
– Остановись. Может, к нам?
Она сама дверцу открыла, чтобы услышать, что тот скажет.
– В бригаду? – поинтересовался тот. – Здравствуйте.
– Здравствуйте. В бригаду.
– Возьмете?
– Садитесь, – она кивнула на заднюю дверцу.
Василий Иванович начал постепенно приходить в себя, потому что без напоминания отодвинулся, освобождая место для нового пассажира. Попутчик быстро сел, устроив на коленях свою небольшую сумку.
Ехали молча до самого КПП, где сержант остановился и оглянулся на пассажира:
– Вам сюда?
– В штаб.
– Значит, сюда. Нам дальше – в ДОС[5].
Пассажир вышел, но дверцу сразу не захлопнул, а оглянулся на старшего лейтенанта и уточняюще спросил:
– Если не ошибаюсь, старший лейтенант Арцыбашев?
– Так точно, – сдержанно ответил Василий Иванович, носом, видимо, чувствуя старшего по званию.
– Я по вашу душу, можно сказать, приехал. Подполковник Елизаров, Федеральная служба безопасности. Ну да завтра встретимся, поговорим.
Подполковник улыбнулся, но узкие глаза его при этом оставались ледяными.
– Так точно, – невнятно повторил старший лейтенант, и дверца захлопнулась.
– Кто это? – спросила Людмила.
– Так, никто, – безразлично ответил Василий Иванович.
Больше он ничего и сказать не мог.
Командир роты капитан Твердовский загодя прислал солдата, чтобы тот протопил дом. Вообще-то в щитовых двухквартирных домиках ДОСа центральное отопление было, но в эту зиму, как случалось и раньше, возникли какие-то перебои с углем для котельной, и потому все по старинке пользовались печками.