Автономное плавание

– Кхх… кхх… – закашлял лейтенант Миша.

– Молчу, молчу, – замахал руками, бросив «баранку», водитель.

– Рули! – строго сказал Семенов-Сергеев.

В управлении встретил начальник отдела.

– Свободны, – сказал лейтенантам.

– Как добрались? – а это уже Жаннет.

– Спасибо, хорошо, в море, правда, покачало – чуть не умерла, – улыбнулась Татьяна.

– Ну, для умирающей вы неплохо выглядите! – сухо заметил Штейнбрюк[66]. – Что ж, добро пожаловать домой!

– Спасибо, – разговор ее не «напрягал», Жаннет была рядом и все, что требовалось, подсказывала в режиме реального времени.

– Так, – кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. – Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в двадцать ноль-ноль.

– Слушаюсь! – Татьяна от такого тона аж вытянулась и готова была «щелкнуть каблуками», но каблучками, что на ней, не щелкнешь, да и не умеет она эдак-то.

Ее проводили – «отконвоировали?» – в гостиницу. Не гостиница, разумеется, – одно название – скорее общага. Маленькая комнатка с зарешеченным окном, спартанская обстановка. Вешалка-стойка у двери. Две кровати с металлическими набалдашниками в виде шаров, две тумбочки. Квадратный стол у окна, два стула при нем, а на нем пустой граненый графин, стакан, числом один, стопка линованной бумаги, перо и чернильница-непроливайка. Шкаф. Дверь в туалетную комнату, умывальник.

«Оооо! Хол – Гор. Похоже, номер „люкс“! Даже теплая вода есть, и на том спасибо!»

Сопровождающий сухо проинформировал:

– Обед и ужин вам принесут из столовой. Если что-то понадобится, сообщите дежурному сержанту на входе.

«Вот так, примерно… – мысленно сыронизировала Татьяна. – Внутренняя… гостиница?»

* * *

Крутится пластинка. Шипит. «Танго… в Париже танго…» И комната вращается вокруг нее, а патефон испорчен, испорчен… тянет мелодию, растягивает слова… Тааанннгооо… Долго, медленно, искаженным, размазанным во времени и пространстве собственным ее голосом, превращающимся в низкий, чужой… Мужской? Мужской, разумеется, капитан Паша – мужчина. Мужчина?

«Ах да. Мужчина… ведь мы о НЕМ!»

– Где это произошло? – приходит вопрос из темноты слева, но отвечать надо куда-то вправо, потому что комната…

– Что именно? – «Ох… Это ее голос? Господи, прости! Да разве же у нее такой противный писклявый голосок?»

– Вы сказали, к вам подошел мужчина…

«Свет в глаза, – слепит, – кто это спрашивает? – Знакомый…»

– А! Да, да. Мужчина.

«ОН, – даже в подсознании безымянный ОН. – ОН. ОН. ОН…»

«Мне страшно, – это Жаннет. – УЙДИ!!!»

– Не знаю. На улице.

– На какой улице? – «Штейнбрюк?»

Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча?

– Не помню. – «Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что, телефонный справочник?» – Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не… не бывала. Только карту…

– Это карта города, – тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. – Ты должна запомнить основные направления… Порт, вокзал, гостиница…

– Он говорил по-немецки?

«Что? Кто?!»

– Нет, – качает головой, и от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее… «Танго, в Париже танго!» – Нет! Он заговорил со мной по-французски.

– Что он сказал? – справа.

– Он говорил по-французски? – слева.

– Припомните! Что он сказал? – Штейнбрюк.

– Он… ска… Прошу прощения, мадемуазель… Нет, наверное, «извините». – «Ах, как кружится голова, как голова… кружится!» – Мне кажется, он сказал: «Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить». Что-то такое.

– Где это произошло? – из-за спины.

– Что?

– Где он к вам подошел? – слева.

– Он говорил по-немецки? – справа.

– Я же сказала, не помню! – «Боже, какая пискля!»

– Не помните, на каком языке он говорил?

– Нет.

– Так, где он к вам подошел?

– Не помню.

– Ну, хотя бы в какой части города? – опять Штейнбрюк.

«ОН…»

– Сэйнт… Амадеус?

– Может быть, Синт Амандус? – предлагают из-за спины.

«В танго, в парижском танго…»

– Да, точно. Синт Амандус.

«Я подарю вам сердце в танго…»

– Как он выглядел?

«А ночь синяя, и сладкое вино… Господи!»

– К… кто?

– Этот мужчина, – снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен…

«Машина…»

– Высокий…

– Насколько высокий? – слева.

«Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий…»

– Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, – она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. – Я… мне кажется… я не доставала ему до плеча…

– Метр восемьдесят примерно, – предполагает капитан Паша справа.

– Да, возможно.

«Возможно… Скорее всего… Где-то так… Метр… и еще… почти метр… ОН…»

– Итак, он подошел к вам, – слева.

«А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо…»

– На кого он похож?

– Ни на кого.

– Можно предположить, что он француз? – из-за спины.

– Нет, – трясет она головой. – Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии…

– Значит, сразу видно, что немец, – кивает Штейнбрюк. – Типичный немец, не так ли?