Автономное плавание

- Не умею я, Матвей. Все хорошие слова, какие я знаю, обесценены. Их слишком часто говорят. Другие. Другим. Я не хочу их говорить тебе.

- Жаль, - вздохнул Матвей. - А мне так хочется, чтобы ты мне сказала что-нибудь хорошее.

- Давай просто помолчим вдвоем. Мне хорошо с тобой молчать.

Он замолчал, хотя ему хотелось сейчас кричать оттого, что она рядом с ним, что он чувствует ее дыхание, запах ее волос. Вот она подняла голову, посмотрела ему в глаза и вдруг испуганно сказала:

- Не смотри на меня так!

Матвей хотел ее поцеловать, но она отстранилась:

- Никогда не смотри на меня так!

Он опустил руки и сказал:

- Странная ты.

- Может быть, - вздохнула Люся.

- Мне, кажется, пора идти, - сухо сказал Матвей и стал надевать ботинок.

Люся рассмеялась:

- Обиделся.

Она взъерошила ему волосы, потом нагнулась и поцеловала его, ловко увернулась от объятий и весело сказала:

- Давай-ка пить чай.

Матвей вздохнул:

- Трудно мне будет с тобой, Казакова.

- А ты передумай, пока не поздно. Насколько я понимаю, ты еще не сделал мне предложения.

- Разве? А мне казалось, что сделал. В таком случае официально заявляю, что претендую на вашу руку, а также и сердце.

- Трудно вам будет, Стрешнев, - вздохнула Люся.

- Что поделаешь, придется терпеливо нести свой крест. Хотя, насколько я понимаю, ты еще не дала согласия.

- Разве? А мне казалось, что я согласилась. Сделать официальное заявление?

- В письменной форме. Прием от двух до восьми.

- Сейчас половина восьмого.

- Я, кажется, опаздываю.

- Тогда торопись...

20

Поезд пришел в полдень. Ивана Широкова никто не встречал, он умышленно не послал телеграммы.

От станции до Рабочего поселка ходил автобус, но Иван не хотел, чтобы о его приезде узнали. Он подождал, пока автобус отъехал, и подошел к стоявшему у станции грузовику.

- До Рабочего не подкинете?

Шофер оглядел его, почесал затылок:

- Не совсем по пути. Ладно, лезь. Чемодан брось в кузов.

- Спасибо.

Закинув чемодан в кузов, Широков влез в кабину. Шофер, освобождая ему место, взял с сиденья пиджак и небрежно сунул его под себя.

- На побывку? - спросил он, когда машина тронулась.

- На побывку.

- А я, брат, в пехоте три года оттопал.

- Служба везде служба.

- У вас-то, на флоте, поди, потяжелей.

- Всяко бывает.

- А я моря боюсь. На земле оно как-то сподручней. Ездил я раз на пароходе от Одессы до Ялты - всю душу вывернуло наизнанку, как пустой карман.

"Ездил! Небось специально так сказал, знает, что на корабле ходят". Широкова раздражала словоохотливость шофера. Он мешал матросу думать. Видимо почувствовав это, шофер умолк.

Дома была одна мать. Она мыла на кухне посуду, когда Иван вошел.

- Кто там?

- Это я, мама.

- Ой, никак, Ванюшка! - Аграфена Степановна выбежала навстречу, всплеснула руками. - Сынок! - Она обняла его, поцеловала и заплакала: Радость-то какая! Да чего же ты телеграмму-то не отбил? Я тебе сейчас пирожков напеку, с ливером. Ты иди-ка посиди со мной.

Дома! Все здесь было знакомо, все радовало Ивана. И все же в доме не хватало Гали. Он умышленно не спрашивал о ней мать. Но Аграфена Степановна сама заговорила:

- Что же о Галине-то не спросишь?

- А что спрашивать? Ты все написала.

- Ой, сынок, боюсь не будет у вас жизни. И если рвать, то рвать сразу, незачем терзаться понапрасну.

- Там видно будет.

Не заметил, как подошел вечер. Вернулся с работы отец. Помылся, надел чистую рубаху, новый костюм, сходил в магазин, купил бутылку вина. Как бы оправдываясь, пояснил:

- От водочки теперь воздерживаюсь: организм перестал принимать. А ты, часом, не втянулся?

- Нет, у нас с этим строго.

- И правильно, добра от водки никогда не было.

Отец рассказывал о заводе, о своей работе, ругал кого-то из нового начальства за нерасторопность. Потом, заметив, что Иван слушает его не очень внимательно, сказал:

- Утомил я тебя разговорами. Поди погуляй, своих дружков-приятелей повидай.

Когда Иван выходил из дому, шепнул:

- Ты, Ванюшка, мать-то не шибко слушай насчет Галки. Не горячись, разберись сам.

- Попробую.

- Если захочет вернуться, пусть возвращается.

- Спасибо, отец.

- Ладно, иди.

Настя Полякова жила в другом конце поселка. Идти туда было довольно далеко, но Иван шел быстро и минут через двадцать уже остановился у небольшого домика с покосившимися стенами и подслеповатыми окнами. Домик этот достался Насте в наследство от тетки. Тетка умерла, когда Насте было четырнадцать лет, и с тех пор Настя жила одна. Кое-как закончила семь классов, пошла работать в швейную мастерскую. Она оказалась хорошей портнихой, веселой и разбитной девчонкой. Может быть, эта веселость и привлекала парней - от них не было отбоя. Настя нет-нет да и принимала приглашения в ресторан. В поселке он был единственный, и каждый визит туда обсуждался кумушками на все лады.

Иван тоже когда-то ухаживал за Настей, знал, что ничего худого она себе не позволяла. Но ведь прошел год, многое могло измениться. Во всяком случае, Гале она не компания.

Света в доме не было. На стук в окно никто не отозвался. Иван подошел к двери, нащупал замок. "Так и есть, обеих нет дома, куда-нибудь ушли вместе".