Автопортрет

М. Горбачев уже несколько недель не появляется на людях, его нет в газетах и в телевизоре. Ходят всевозможные слухи: пытались отравить; покушение - пуля прошла рядом с сердцем. Сторож Володька Осипов безапелляционно заявил, что Горбачева накормили тайваньской кишечной палочкой, и теперь он три месяца не сможет слезть с горшка, а за это время его сместят и положат в Боткинские бараки в Ленинграде. Это ему, дескать, ребята из личной охраны по секрету сказали. Против этой палочки даже чага бессильна, добавил Володька.

В темноте под ногами хрустят улитки, их много в этом году - сырое холодное лето.

2 октября 1987г. Гараж.

Жив Горбачев! Никакой кишечной палочки. Вчера вручал Мурманску орден Ленина. Показывали его встречу с портовиками. Осилил он кишечную палочку или выздоровел после покушения? Вот тебе и гласность.

Докеры сидели и стояли на высоких штабелях труб, а генсек, остановившись поодаль в окружении свиты, говорил с ними, задирая голову, о перестройке. Напоминало басню о вороне и лисице. Говорил долго, и Максим, который сидел у меня на коленях, сказал:

- Это как в передаче "Вокруг смеха". Все одно и то же.

И стал мне пересказывать юмореску про раков, суть которой в постоянном повторении одних и тех же фраз, но с разными интонациями:

"А вчера были большие раки, но по пять рублей, А сегодня маленькие. Зато по два. А вчера по пять, но большие. Очень большие. Но зато вчера. А сегодня маленькие. Но зато сегодня". И т.д. У Максима хорошо получается этот пересказ.

Сегодня был солнечный день. Фрагмент золотой осени.

Вечер чешет деревья холодным гребнем. Под осинами в поле - золотые и красные лужи листвы.

4 октября 1987 г. Зеленогорск.

Поздний вечер. В машинке зажата 74-я страница "Записок шута". Это уже, пожалуй, 4-я редакция. Поразительно, но перестройка с каждым днем съедает все больше и больше остроты в моей повести. Первая редакция была настолько "непроходняк", что я всерьез опасался, как бы ее не изъяли. А те, кто читал, только хмыкали. А сейчас, сколько не тянешь ее вверх по социальной остроте не дотягиваешь до уровня газет и телевидения. Тьфу! Обидно.

И урок: надо писать о вечном, а не сиюминутном.

29 октября 1987г.

Холодно, и я перебрался в Ленинград. Пожил бы на даче, но приходишь с суток и полдня топишь печку, за машинку не сядешь - холодно. И я уехал в Ленинград.

Завтра надо выкупать льготную путевку в Дом творчества, что в Комарово - 77 руб. 50 коп.

Если закончу "Шута", буду писать повесть - "Игра по-крупному". Знаю, о чем.

2 ноября 1987 г. Гараж.

Сторож Юра Уставщиков, пятидесяти восьми лет, служивший во флоте в конце сороковых - начале пятидесятых, изумительно хорошо помнит фамилии своих командиров и названия кораблей. Это выяснилось, когда он встретил своего ровесника, годка, - шофера Белова, и ударились в воспоминания в нашей будке. Белов забыл, что его ждут на овощной базе.

Корабли: "Жаркий", "Живучий", "Доблестный", "Урицк", "Сталин", "Отменный" - кажется, эсминцы.

Североморск раньше назывался Молотовск.

Американцы получили обратно миноносец, отданный нам на время войны по ленд-лизу, завели за Кильдин и утопили - открыли кингстоны. Миноносец "Жгучий", типа "Новик", 1913 года постройки.

В зиму 41-го Юра спасся от блокадного голода тем, что ездил с приятелем на совхозные поля около Красного кладбища и выкапывал из-под снега свекольную ботву, оставшуюся с осени. Варили, ели. И мать спас той ботвой.

В сорок втором его эвакуировали в Казахстан, где он работал на ферме по выращиванию кобылиц. Кумыс для санаториев. Ел и пил вволю.

У старого казаха, в доме которого Юра жил, стоял в чулане чемодан с деньгами. Юра с его младшим сыном тягали оттуда денежки. Верхние пачки были помечены маленькими карандашными крестиками, и они брали снизу. Потом обман раскрылся, и казах выдрал сына, а Юру не тронул, но отселил его в хлев и запретил входить в дом. Сына тоже отселил. Пацан исхудал и заболел на нервной почве. Отец простил его нескоро.

4 ноября 1987г. Комарово.

Первый день в доме творчества. Приехал к обеду. Напечатал 6 страниц "Шута". В номере напротив - Валера Суров. Пили кофе.

Просторный номер, тишина. Хорошо. Еще бы дали отгулы на работе, но начальник жмется. 12 часов ночи, ложусь спать.

Большой стол, диван, кровать, торшер, холодильник и разные тумбочки. Огромные окна с огромной форточкой - вор с мешком пролезет, не зацепившись шляпой-сомбреро.

15 ноября. Комарово.

Суров познакомил меня с некоторыми писателями: Валерием Прохватиловым, Владимиром Насущенко, поэтессой Аллой Володимировой, поэтом Дмитрием Толстобой.

Дал им почитать свою повесть и рассказы. Одобрили, приняли в свой круг. По вечерам сидим трендим за кофе или чаем в большом номере Сурова. Хорошо.

"Если бы мы не покупали телевизоры, нам бы их стали раздавать бесплатно", - изрек Насущенко. Я с ним согласился.

Прохватилов: "В пишущей машинке не было буквы "д". Тексты получались такие: "Уважаемый товарищ реактор!", "На ваше реакционное заключение..."