Автопортрет

«Человек раб своих привычек…» – изрек некто из великих, «…пусть хоть некоторые из них будут полезными». Повадился я, когда денежка дурная завелась, по заведениям да по гражданкам разным шастать. Исключительно в качестве лечебно – профилактической меры против Кафару – черной тоски солдатской. В голове с периодичностью системы Менделеева чего – то там происходит в смысле реакции цепной щелкает, дзинькает, замыкается и размыкается, клинит короче по черному, что и есть сутью тоски черной солдатской Кафар. Непреодолимая сила которой тянет сначала к вискарю, а уж затем (затем) в бордель на Реколетту к очередной сеньйорите сердца.

Японка. Где Аргентина, а Япония где. Вопросов нету. Украина посредиине. Да, так вот, японка, япона мать, что в далеком городе Буэносе. Не последний человек, далеко не последний, но куда ей до затейницы с плейбоевскими ушками что с (чуть не написал Большой Дороги) Малой Грузинской! Люди которые добрые, до вас взываю! Я уже было помирать собрался, а тут нате, как огурчик. Я, и писюнчик. Оба как огурчики.

Лежим, расслабляемся. А ты – это она – мне (не вру, ей Богу!), еще того, ничего в смысле, не чета нынешним пропутинцам – засранцам и вообще комсомолии нынешней. Тогда я начал пальцы загибать – разгибать. Так, первая ночь – угу, вторая – ого, третья – туши свет, четвертая – бросай гранату, пятая – только начинается. У меня по плану, тут я зайчику по секрету на ушко – еще пару разочков в гости наведаться, это у меня по программе минимум запланировано… Тут она как разволнуется, как запричитает, заголосит как. Ой родненький, ой миленький, ой оёёё ёй, уж не внучек ты будешь самого Гришеньки, ой не покидай, ой не уходи, ой не обездоль… Не могу никак– с, ответствую, план понимаешь это святое, это никак порушить невозможно, это кровь из носу… лежим так переругиваемся лениво. Вдруг, дзинь, как у нас в Аргентине говорят – телефоно. Ну мне то дело какое, лежу куру. Мне то дела никакого, а зайчику то до всего дело есть. Короче говоря берет она длань мою ослабленую да прилаживает аккурат к кладезю своему огнедышащему. И глазками так и мругает, так и мругает. Мол, давай, Гришенька, пока я тут государственной важности дела решаю, ты уж подсоби, не подкачай, флоту не опозорь… Перестройся, одним словом, и – действуй!

Иду на ВЫ! Вызов принят. Еще посмотрим, кто первый слабину выкажет, пардону запросит, флаг белый выбросит, дрогнет, вздохнет, глазы закатит… Даром мне что ли высокое начальство писало, заслужено: «Морально устойчив, выдержан, военную тайну хранить умеет!» – во как.

Нынешнее поколение видело патефон разве что в кино да музее. И никогда не слышало как бодрая Рио – Рита потихоньку сбавляя обороты начинает шепелявить перед тем как взвизгнув напоследок иглой заткнуться навсегда.

Но бывает и с точностью до наоборот.

Крышка телефоно захлопнута, само оно отброшено куда – то в угол, и тут зайчик порадовал меня еще одной фишкой своего загадочного характера, изрыгая из своего еще детского ротика похабные, распаляющие меня все больше и больше, до изнеможения полнейшего – матюки.

С виду тебе – ну чистый ангел небесный!

Ты приходишь весь из себя в таком итальянском, весь сам из себя такой французский к VIP, а там, прости Господи – маруха дежурная, деревня молдавская. Подстава, опять подстава!

– Инусик, лапусик, это ты?

– Я, мой дорогой, ну кто же еще… ну когда же ты приедешь…

– Стакан. Сигарета. Мотор. К Инусику! На крыльях любви к Инусику! Кутузовсвий. Шарпаю дверную ручку. Та отрывается и остается у меня в руке. На Кутузовском! В доме с мемориальной доской! Средь мглы и тьмы Кутузовского педставляю себя на 7 – ой Авеню и меня начинает трясти. Ошарашеный до самых душевных глубин завожу руку в дырищу и открываю дверь изнутри. Вспоминаю Райкина, гробницу, бычки, томаты и меня начинает трясти от приступа гомерического смеха. Так трясуще – типающийся, в опилках, щурупах, бычках, томатах, предстаю пред светлые очи Дивусика. Лапусик как присела со смеху, так чуть не уписалась.Лапусик да не тот. А где свет очей моих Инусик?

– А Инусик на выезде.

– Так чего ж ты мне блин, голову морочила?!

– То не я, то диспетчер…

– Валидол. Мотор. Стакан. Телефоно.

– Алеее! Динусик, это ты?

– Я Солнце мое!

– Точно ты? Идентифицируй себя. Соушел, зип код, последние три цифры кредитки…

– Она, она!, всё, всё сходится. На крыльях любви лечу к Динусику.

Самый центр. Чехова. Подъезд. Этаж. Мусорные баки. Прихожая. Ободраные обои. Какая – то бурка, засмальцованый малахай и то ли дворницкие то ли милицейские сапоги. Вспомнили фильм ВА БАНК? Я вспомнил.

О Боги всемогущие! Чем и когда я вас прогневил?

Нитроглицерин. Мотор. Гостинница. Сигарета. Стакан. Телефоно.

– Элюсик, это ты?

– Я котичек, ну где ты до сих пор шляешься? Если заместо Элюсика мне заявится очередной левый Марфусик с выводком из молдавской деревни, кондратий жизнелюбу гарантирован.

Но не хватил кондраша аскета и стоика в одном лице ни на Чехова ни на Прудах. Хотя было желание в них утопнуть. Но как утопнуть при знаках денежных, вот в чем вопрос? Надо ж было их куда – то пристроить.