Автопортрет: Роман моей жизни

Событие Октября 1917-го раньше называли великой революцией, а теперь переворотом. На самом деле это был переворот, превратившийся в революцию, а в августе 1991-го произошло восстание, превратившееся в переворот. Одни коммунисты сменили других. Они и превратили суд в фарс, люстрацию не допустили, а вместо покаяния предложили гордиться нашим замечательным прошлым, которое было темным, а теперь чем дальше, тем больше светлеет. После ХХ съезда КПСС никому, даже Брежневу с Сусловым, не удавалось обелить Сталина, а теперь злодей и убийца миллионов стал почти первым лицом России, а слова о том, что он вырастил нас на верность народу, пассажиры метро могут заучивать на станции «Курская». В советское время советские органы безопасности устрашали не только народ, но и самих руководителей партии, за что высших чекистов постоянно меняли, а при успешном менеджере и какое-то время после него расстреливали. Партия боялась, что чекисты когда-нибудь станут над ней. Теперь это свершилось. Чекисты стали над партией «Единая Россия», являющейся эрзацем КПСС. Другие партии существуют только для бутафории, такие же в свое время существовали в Польше, Чехословакии и ГДР. Пока нефтедоллары дают достаточную прибыль, чтобы подкармливать население, оно довольно и послушно. Проявляющих недовольство так мало, что с ними можно не считаться. Оппозиционеров, готовых претендовать на власть, еще меньше. Реально мыслящие карьеристы понимают, что к вершинам власти надежней подниматься по безопасной партийно-бюрократической лестнице, вступив в «Единую Россию». Тем, которые карабкаются по лестнице, я не верю. Революционеров, которые намерены свалить эту лестницу, я боюсь.

Тут я выскажу мысль, крамольную со всех сторон: со стороны власти и со стороны ее ниспровергателей. Я за нынешнюю власть не голосую, а за других голосовать мне практически не дадут. А если дадут, то только для того, чтобы мой кандидат смог набрать свои непроходимые в Думу проценты и мы с ним оба могли в демократию поиграть и потешиться. А если шансы моего кандидата станут реальными, я за него тоже голосовать не буду, потому что вряд ли ему поверю. Потому что если он даже придет к власти через баррикады и влезет на танк, произнесет что-нибудь зажигательное, и народ будет скандировать его имя, то потом, слезши с танка и усевшись за праздничный стол, он подумает и опять предложит нам привычное меню из объедков. При этом я все-таки оптимист. Я верю, что будущее за демократией западного образца. Когда-нибудь состоится она и в России. Тогда я бы, возможно, стал голосовать за своего кандидата. Если бы значился в избирательных списках.

История болезни

Мне было уже 62 года, когда мной вдруг овладела странная, не бывавшая раньше апатия, которую я описал в своем живописном альбоме, но начал издалека.

Чеховский персонаж (из рассказа «Открытие»), статский советник Бахромкин, на пятьдесят третьем году жизни открыл в себе талант живописца и, открыв, огорчился. Столько лет провел на казенной службе, а ведь мог стать художником. Поогорчался, но потом, вернувшись с работы домой в собственной карете, поужинав рябчиками с бургундским, раздетый и уложенный лакеем в постель под пуховое одеяло, вспомнил, как живут поэты и живописцы – ни собственного дома, ни лакеев, ни лошадей, ни пуховых одеял, ни рябчиков, ни бургундского, – и… «Ну его к черту! – подумал он, нежась и сладко засыпая. – Ну его… к… черту… Хорошо, что я… в молодости не тово… не открыл…»

Автору этих строк повезло. Не дослужившись до высоких чинов, домов, лакеев и лошадей, он радовался любому в себе открытию, включая и то, о котором речь.

Его спрашивали: ну неужели раньше не учился и не пытался? Он отвечал с сожалением: нет, не учился. Но попытки отдельные были, и вот как они ему хронологически вспоминаются. Лет шести пытался нарисовать землетрясение. Тогда же рисовал лошадь, получался сундук с ногами. Четырнадцати лет в ремесленном училище с обложки «Блокнота агитатора» (было такое издание) срисовал силуэты Ленина и Сталина, но мастер производственного обучения Виктор Федорович Романюта, заметив, предупредил, что вождей у нас в Советском Союзе изображают только художники, имеющие специальное разрешение. А другим за это же дают срок. У нашего художника специального разрешения не было, а срок получать не хотелось, и он прекратил это занятие.