Автопортрет: Роман моей жизни

Для меня это событие стало важным еще и потому, что решился мой старый спор с Володей Лейбсоном. Я доказал ему и себе, что достаточно владею стихом, чтобы работать в разных видах стихотворного жанра. Если нужно, могу писать и песни. За полгода работы на радио я написал штук сорок песен. Некоторые из них стали широко известными («Рулатэ», «Футбольный мяч», «Комсомольцы двадцатого года»), но карьера песенника меня не привлекала, и я от ее продолжения отказался. Многие считали такое мое решение глубоко ошибочным. Ценности своих текстов я никогда не преувеличивал, но мне и сейчас время от времени приходится слышать сочиненные мною слова о невесте, ушедшей к другому, кому неизвестно еще повезло или нет. И, признаюсь, слышать это приятно.

Благодаря писанию песен мое положение на радио сразу и надежно упрочилось. Я стал писать тексты по одному, а то и по два в неделю и кроме зарплаты получал во много раз превышавшие ее гонорары.

Я потом имел повод шутить, что денежная реформа 1961 года, когда стоимость рубля возросла в десять раз, меня никак не коснулась. Я как зарабатывал пятьсот-шестьсот рублей до реформы, так продолжал зарабатывать и после нее.

Это успех!

На радио я устроился в сентябре. Тогда же, так и не получив никакого ответа ни из «Юности», ни из «Дружбы народов», я в очередной раз отпечатал на пишущей машинке свою повесть «Мы здесь живем» и отправился в «Новый мир». В метро только что ввели турникеты с жетонами (после денежной реформы на смену жетонам пришли пятаки). Бросаешь в щелку жетон, турникет тебя пропускает. Не бросил, попробовал пройти – турникет прямо перед тобой защелкнется с ужасным угрожающим лязгом. Я жетон купил, но в последнюю секунду почему-то подумал: «Вот если турникет пропустит меня без жетона, значит, все у меня получится».

И он меня пропустил!

Я человек не суеверный, но в знаки судьбы, что мне время от времени посылались, не поверить было трудно. В редакции «Нового мира» служила тогда консьержка – пожилая дама из «бывших». Мне говорили, что, прежде чем впустить начинающего автора, она долго расспрашивала, куда, к кому и с какой целью он идет, после чего предлагала не ходить ни в какой отдел, а направляться прямо к секретарю редакции Наталье Львовне, сдать ей рукопись и ждать отзыва недели через три-четыре.

– А какой будет отзыв? – спрашивал доверчивый автор.

– Отрицательный! – радостно уверяла его консьержка. – У нас всегда и всем пишут отрицательные отзывы.

Старушку эту я странным образом обошел и толкнул дверь в отдел прозы, где сидела хмурая, как мне показалось, женщина – Анна Самойловна Берзер.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Вот написал повесть.

– Хорошо. Отдайте секретарю, пусть зарегистрирует.

– Нет, я этого делать не буду.

– Почему? – Анна Самойловна удивленно подняла брови.

– Потому что заранее могу предсказать, что будет дальше. Секретарь мою рукопись зарегистрирует и передаст кому-нибудь из рецензентов. А я ваших рецензентов очень хорошо знаю. Они получают деньги в зависимости от прочитанного объема по тридцать рублей за печатный лист. Им некогда вдаваться в достоинства текста, им важно просмотреть текст по диагонали, написать отрицательный отзыв и бежать в кассу.

Анна Самойловна меня слушала, кивала головой, а один раз даже почти улыбнулась.

– Чего же вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы вы сами прочли мою рукопись.

– Это исключено, – сказала она решительно. – Я очень занятой человек и не могу читать все, что приходит нам в редакцию.

– Понимаю, – не стал спорить я. – Но у меня к вам просьба. Прочтите первые десять страниц и, если не захотите читать одиннадцатую, верните мне рукопись без объяснений.

Видимо, мое предложение показалось ей все-таки необычным.

– Ну, хорошо, – сказала она как будто бы даже с угрозой. – Десять страниц я прочту.

На том и порешили. Рукопись осталась у Анны Самойловны, я ушел. Это было в понедельник. А в пятницу я пришел довольно поздно домой, и жена протянула мне телеграмму: «ПРОШУ СРОЧНО ЗАЙТИ РЕДАКЦИЮ НОВОГО МИРА ТЧК БЕРЗЕР».

Я позвонил Камилу Икрамову и прочел ему.

– Володька! – прокричал он мне в трубку. – Это успех!

И иначе толковать телеграмму было нельзя. Ясно, что, если бы повесть не понравилась, никто не стал бы мне посылать телеграммы.

Гибель, притянутая за уши