Автопортрет: Роман моей жизни

Люда продолжала искать и очередной раз пришла с сообщением, что нашла то, что нужно. Был когда-то в России ученый — химик, врач, изобретатель каких-то видов оружия, технических устройств и медикаментов Анатолий Тимофеевич Качугин. Он изобрел какое-то лекарство от туберкулеза, а потом и от рака — йодистый кадмий. Сам изобретатель давно умер, но его дело продолжает и больных от рака успешно излечивает его помощница и вдова Белла Яковлевна. В этот раз Люде удалось нас уговорить. Мы поехали в Москву, узнали адрес: Большая Почтовая. Нашли нужный дом, насколько помню, панельный.

Я ожидал увидеть чтото вроде небольшой частной клиники с приемной и длинной очередью жаждущих исцеления. Но это была маленькая однокомнатная квартира. На фоне убогой обстановки выделялись два парадных портрета Качугина работы Глазунова и Шилова. В комнате сидели две очень полные и очень пожилые женщины: одна седая, сама Белла Яковлевна, а другая, с крашеными красными волосами, ее сестра, имени не помню. Держались они почемуто нервно. Белла Яковлевна вообще практически молчала. За нее говорила ее сестра с сильным украинским акцентом и фрикативным «г». О методе лечения говорила туманно, повторяя рефреном и варьируя фразу: «Хениальный ученый Анатолий Тимофеевич Качухин хениально предвидел шо…» — «Как хениально предсказал великий ученый Анатолий Тимофеевич Качухин…»

Всякие уточняющие вопросы воспринимала как скрытый подвох и бурно возражала: «Та шо вы будете мне ховорить, я врач вышшей катехории». Стала показывать какието порошки, насыпанные в пакетики, сделанные из газеты. Сказала, что, если мы купим эти порошки за 300 долларов, она объяснит, как их принимать.

— Для начала, — сказала она, будучи, как и ее сестра, весом килограммов под сто пятьдесят, — надо держать строхую диету и сбавить вес. Это обязательно. Как хениально указывал великий ученый Анатолий Тимофеевич Качухин, избыточный вес действует буквально на усе жизненные орханы и затрудняет орханизму употребить в дело иммунные механизмы. Кроме того, я вам запрещаю употреблять в пищу кисломолочные продукты, петрушку, укроп и щавель.

Мы все выслушали. Триста долларов у нас при себе не было. Мы заплатили 300 рублей за консультацию и ушли. Сразу хочу сказать, что описанной картинкой я не намереваюсь как-то опорочить или отвергнуть так называемый метод Качугина, у меня нет для этого достаточных знаний, но старушки, готовые взяться за Ирино лечение и пытавшиеся убедить нас, что оно будет наверняка успешным, доверия у нас не вызвали. Все сенсационные новости о гарантированных успехах в лечении большинства видов рака, к сожалению, до сих пор вызывают доверия не больше, чем очередная конструкция вечного двигателя.

Следующий курс химии немного замедлил течение болезни, но серьезного результата не дал.

Вскоре врачи обнаружили опухоль в печени. Небольшую, но растущую. Предложили три варианта лечения: опять химиотерапию, удаление опухоли лазером и — это профессор Унч советовал — операцию на печени. Еще до этого Ингрид Штикль написала письмо в Нюрнберг профессору Вальтеру Галльмайеру. У него должность — главный онколог Баварии. Он не только врач, но еще, как бы это сказать, философ рака. Вместе со своим коллегой Гербертом Каппауфом написал книгу: «NACH DER DIAGNOSE KREBS — LEBEN IST EINE ALTERNATIVE».

Буквальный перевод названия: «После диагноза «рак» — жизнь есть альтернатива». Как это перевести на человеческий язык, я не знаю. Прежде чем встретиться с Ирой, Галльмайер, читавший до того «Чонкина», поинтересовался, нельзя ли книгу его и Каппауфа за их счет напечатать в России. Ира взялась за дело, нашла переводчицу и издательство (ЭКСМО), добавила наших собственных денег. Книга в конце концов вышла под более съедобным по-русски названием одной из глав: «Во всем виноват Гиппократ». Книга была еще в работе, когда мы приехали в Нюрнберг и навестили профессора.

— Кто вас лечит? — спросил профессор.

Ира назвала три фамилии.

— Самые лучшие специалисты, — сказал профессор.

Долго вникал в Ирины бумаги и произнес речь, вкратце повторявшую содержание книги. Все люди смертны, но мало об этом думают, пока не услышат зловещий диагноз. Сначала он воспринимается как тяжелый неожиданный удар. Потом больной к нему привыкает. Потом даже находит в своем состоянии чтото положительное. Начинает ощущать радость жизни, как никогда прежде. Начинает воспринимать каждый прожитый день как подарок судьбы. И поэтому один день больного человека ценнее многих дней здорового.

— Теперь, — сказал, — поговорим о вашей ситуации. Опухоль в печени. Что можно делать? Химиотерапию? На данной стадии она вряд ли окажется эффективной. Операцию? Не советую. Операция очень тяжелая, а последствия неизвестны. Вполне вероятно, что она только ускорит течение болезни.

— А лазер? — спросила Ира. — Доктор Шульц говорит, что при его лечении есть большая надежда на успех.

— Я так не считаю, — сказал Галльмайер. — Лазером вы печень тоже потревожите, и результат может быть тот же: ускоренное течение болезни.

— Так что же делать? — спросила Ира.