Автопортрет с двумя килограммами золота

— Зенек, на поэзию не проживешь, а жить надо. Сходи на Пелчиньскую к Эбину, отнеси ему тысячу венгерских сигарет, Люся тебе их даст. За эту прогулочку получишь… — тут Лопек назвал цифру, от которой я чуть не обалдел. Она показалась мне весьма значительной. Поэзия не приучает людей к таким цифрам.

— Теперь, — продолжал Лопек, — пришел день, когда моя голова без твоих ног мало чего стоит, мне нужны твои ноги.

Немного времени спустя я вернулся: снова стоял перед Лопеком в прачечной. Я не видел ни кур, ни кранов, ни ног прохожих, новый мощный огонь сжигал мои внутренности.

— Лопек, — сказал я, задыхаясь, — мне дали заказ еще на две тысячи сигарет.

Голос мой задрожал при слове «заказ» — я сам набрел на это слово и был очень горд. Из меня так и рвался наружу пыл начинающего купца, который посылает первый заказ на фабрику.

— Хорошо, — ответил Лопек с энтузиазмом, равным моему. — Возьми еще две тысячи, ступай и будь осторожен. Ос-то-ро-жен, — добавил он любовно, тоненьким голосом.

Час спустя, все еще в состоянии транса, я вновь спустился в подвал. Мне поручили передать следующее: Эбин с Пелчиньской примет любое количество венгерских сигарет. Но у Лопека сигарет больше не было. Он долго ходил взад и вперед, спугивая кур, наконец ломающимся голосом воскликнул: «Послушай, я возьму тебя в компанию, укажу тебе источник». Фразу эту он произнес нежно и сердито. Потом долго объяснял мне смысл понятия источник, так как видел, что я совершенно не отдаю себе отчета в том, чем является источник в нынешних условиях.

Источником был наш общий знакомый, Садовский, который жил на улице Лиса-Кули, расположенной слишком близко от гестапо, чтобы посылать туда черную Люсю. У Садовского тоже не было больше венгерских сигарет, но, когда я, кстати, спросил у него, сколько они стоят, выяснилось, что Лопек обошелся со мной, как с поэтом. Выдающимся поэтом.

Обогащенный не только некоторым опытом общечеловеческого значения, но и деловым предложением — взяться за него мне не позволила горечь, вызванная тем, что меня безбожно надули, — я вновь спустился в прачечную. Но именно потому, что я решил ничего не говорить Лопеку и искать собственные пути, я не выдержал.

— У Садовского, — мрачно сказал я, — есть первоклассный каракуль, и он ищет покупателя.

— У меня есть идея, — немедленно отозвался Лопек, — поди к Солярчиковой, она наверняка купит. Но помни, помни, — добавил он с отчаянием в голосе, — я тоже должен жить! Выколоти для меня десять процентов. Помни, что это мой источник.

Источник Лопека жил этажом выше нас. Это была обыкновенная баба, кажется рыночная торговка, которая называла рояль «тот шкаф, что играет» и в жизни не носила другой шубы, кроме бараньей. Но Солярчикова покупала не для себя. Во второй половине дня к ней должен был зайти важный клиент, и ему стоило показать мех. Я поспешил к Садовскому, но теперь выяснилось что у Садовского не было «крымок», он слышал о «крымках» от кузины с улицы Зыбликевича и советовал мне туда сбегать; сам он по тем же причинам, что и Лопек, старался как можно реже показываться в городе. На улице Зыбликевича я узнал, что у кузины тоже нет меха. Кузина послала меня на улицу Зиморовича, с улицы Зиморовича меня направили на Хоронщизну, с Хоронщизны на Батория, с Батория на улицу Белёвского. Тут мне сообщили, что каракулевые шкурки продает пан Б., мой ближайший сосед.

Мех покупал для своей жены парикмахер из Варшавы. Я видел его только одну секунду; Солярчикова приняла меры, чтобы я не вступал в личный контакт с ее источником. За это короткое мгновение парикмахер успел мне сказать, что Варшава никогда еще не видывала такого…

— Послушайте!.. — оживился он. Но Солярчикова немедленно его увела.

До того как пришел парикмахер, Солярчикова угостила меня тарелкой ароматной, горячей картофельной похлебки.

— Я знаю, — приговаривала она, — что нужно молодому человеку. Только тогда, когда у него желудок варит, он понимает, что жив.

Через четверть часа я получил деньги. Цепочка была длинная, но каждый что-то заработал. Лопеку тоже досталось. И я обошелся с ним, как с поэтом. Как с выдающимся поэтом.

3

Так прошел мой первый удар. За первым последовал второй, третий, десятый. Я окунулся в торговлю, расцвел, переживал волнующие минуты, о которых до сих пор не имел понятия. Из деревни мне прислали чемодан с переводом «Herr: es ist Zeit», но я утратил всякий интерес к Райнеру Марии. Несколько месяцев спустя я уже был одним из тузов подпольной торговли, одним из некоронованных королей Z. Бледный, анемичный переводчик метафизической поэзии превратился в полнокровного бальзаковского героя. Сын батрака из-под Сандомира овладел секретами народа более древнего, чем Порта Романа. Молодой крестьянский дубок заменил старую иудейскую липу. Лопек не мог вдоволь надивиться моим талантам и, частенько искоса на меня поглядывая, приговаривал: «Ну-ну, кто бы ожидал… Хотя нет, твоя рука словно создана для того, чтобы перебирать драгоценности!»